Мысленно приготовившись к скандалу, ведьма постучалась в дверь старосты. Некоторое время спустя знакомый голос сообщил:
— А-а-а-ткрыто!
— Это вообще-то мой дом! — возмутился другой голос, судя по тембру принадлежавший самому Ерепонту.
— И это, вообще-то, дом Ерепонта! — ехидно добавил первый голос.
Принадлежал он бабушке Изельде, что вольготно сидела на единственном стуле и, судя по виду, отчитывала старосту.
— Вон внучка моя, она и пойдёт искать! — махнув рукой в сторону вошедших, сообщила старая ведьма.
Ерепонт несколько брезгливо осмотрел сначала Ликона, и, убедившись, что на внучку он не похож, чуть более внимательно Агни. Дело в том, что к своим прочим достоинствам староста был человеком куда как более прагматичным, нежели остальные селяне, и ведьмам откровенно не доверял. Прямо в чём-то обвинять он их не собирался, но косые взгляды и не самые лесные слова периодически в их адрес бросал.
— То есть, она и этот задохлик справятся лучше, чем я и десяток мужиков? — уточнил Ерепонт.
— Нет, думаю, и без задохлика Агнесска управится, — судя по тону, не в первый раз сообщила Изельда. — А пока мы спорим, девочке лучше не становится!
Агни уловила в голосе старухи опасное предупреждение — ей явно начинало надоедать ругаться. Вообще, бабушка обладала поистине титаническим терпением человека, который чрезвычайно долго общается с людьми. Соответственно, вывести её из себя можно было только соизмеримой по масштабам глупостью и, разумеется, последствия были такими же масштабными. Староста тоже что-то такое ощутил и сдался:
— Хорошо, хорошо, пускай попробует, — сказал он и примирительно добавил, — мне-то главное, чтоб с дитём всё в порядке было… Может, это, вас наливочкой угостить? Только вчера из погребка выудил, грушевая!
— С рябинкой? — хитро поинтересовалась Изельда, которая могла по настойкам докторскую диссертацию написать.
— А то!
Агни ещё не слышала, чтобы бабушка отказывалась от наливочки и других угощений, поэтому, за рукав потянув Ликона, вышла.
— Ну, а теперь в лес? — радостно спросил юноша.
— Теперь за моей метлой — там снега по колено и волки голодные, — сообщила ведьма.
— О! — только и сумел ответить юноша.
***
Полёты на метле — удовольствие весьма специфическое. Большую часть года, за исключением тёплых летних дней без сильного ветра, осадков и палящего солнца, летать было весьма неприятно. Холодно, неудобно, вечно что-то застревает в волосах и весь полёт шевелится, а ещё птицы, летящие по своим птичьим делам и не привыкшие к людям в небе.
Ликон обо всех этих прелестях похоже даже не подозревал, поэтому возбуждённо крутился рядом, пока Агни извлекала из сарая, старую, видавшие лучшие годы метлу. На его глазах она, дополнительно утеплившись и укутавшись, довольно неуклюже на неё села.
Юноша кое-как забрался позади нее и растерянно спросил:
— А за что мне держаться?
— Много вариантов? — раздражённо буркнула Агнесса.
Убедившись, что Ликон понял намёк, и, поправив его руки у себя на талии, она поднялась в воздух.
В лицо ей ударили холодный, колючий ветер, неприятный снег и совсем чуть-чуть эйфория от полёта. Летела ведьма на юг от деревни, старательно что-то высматривая внизу. Зимний лес представлял собой равномерный белый ландшафт, щедро утыканный палками-деревьями. Найти что-то маленькое, перемазанное снегом и испуганное — нереально. Впрочем, Агни и не собиралась. У неё в лесу были свои «связи».
Увидев небольшую полянку с огромным валуном по центру, она решительно пошла на посадку. Агни совершенно забыла о том, что летит не одна, поэтому в определённый момент снижение перешло в падение. К счастью, внизу ждал мягкий, бодрящий снег.
Ликон, дрожа от холода, растерянно огляделся и спросил:
— Т-ты в-видела что-то?
— Да, вон, за твоей спиной, — как бы небрежно сказала Агни.
Юноша обернулся и к своему удивлению обнаружил за спиной старое жилистое дерево с парой пожухших листочков. Ведьма проследила за его взглядом и довольно усмехнулась: он смотрел на ветки и не мог понять, почему на тех нет снега.
К ужасу Ликона дерево, сильно скрипя, зашевелилось, превращаясь в кошмар любого лесоруба — лешего. Агни не понаслышке знала, что об этих защитниках леса ходит весьма много мрачных историй. Некоторые из них она сама усердно распространяла.
— Оосин, — обратилась она к дереву, — это Ликон, друг. Ликон — это Оосин, леший.