Я болела тяжело, мое состояние ухудшалось день ото дня. Мне было то холодно, то жарко, дыхание мое было затруднено, и я то и дело ловила воздух ртом. А потом у меня началась горячка, и я на какое-то время впала в забытье.
Те дни практически не отложились в моей памяти. Я помню лишь отрывки того немногого, что происходило со мной, когда я ненадолго открывала глаза: бесчисленные пузырьки с микстурами, доктора в длинном халате, бледное и уставшее лицо Авдотьи, тени на стенах, нехватка воздух и дикая боль в голове.
Но один фрагмент все же отчетливо врезался в мою память. Однажды я открыла глаза и обомлела от ужаса – над моим лицом нависло нечто страшное. Какое-то существо – не животное, но и не человек, склонялось надо мной. Его хрипящее дыхание отдавало смрадом, из полураскрытого рта торчали в разные стороны длинные желтые зубы. Но самым страшным в чудовище было то, что у него был всего один глаз, расположенный прямо по центру широкого лба.
Я широко раскрыла глаза, потому что больше ничего не могла сделать – ноги и руки были так слабы, что отказывались слушаться, закричать я не могла, голоса не было, так как мое горло было сильно воспалено. Я смотрела на чудовище и надеялась, что все это сон.
А потом внезапно комната погрузилась в темноту. И такая же темнота поглотила мое сознание, я снова погрузилась в тяжелый сон.
Позже, уже почти поправившись, я рассказала об этом видении Авдотье.
– Я очень сильно испугалась! Я подумала, что еще чуть-чуть, и умру от страха.
У Авдотьи было встревоженное лицо, когда она слушала меня. Но когда я закончила, прижав ее ладонь к своей щеке, она спрятала свою тревогу и грустно улыбнулась.
– Девочка моя, запомни, бояться в этой жизни нужно только людей. Только среди них встречаются истинные чудовища…
Авдотья помолчала, потом встала, поцеловала меня в макушку и подошла к столу, чтобы подлить масла в лампадку. Повернувшись ко мне, она сказала:
– Ты металась в горячечном бреду много дней. Наверное, это было всего лишь очередное видение. Не бойся, Ангелина, здесь нет никого.
Мне стало спокойно после этих слов. Я повернулась на бок и стала рассматривать узор из крапинок и потертостей на каменной стене.
Спустя несколько дней я окончательно поправилась и меня переселили в общую комнату. Мне не хотелось уходить от Авдотьи, судя по всему, и она ко мне привыкла. Но когда я попросилась пожить у нее еще немного, она отрицательно покачала головой.
– Другие дети начнут ревновать и завидовать, это до добра не доведет.
Я уныло опустила плечи. Авдотья потрепала меня по голове и поцеловала напоследок.
– Я никогда не оставлю тебя, Ангелина. Помни, ты очень нужна мне.
Эти слова, как всегда, согрели мое наивное, детское сердце, жаждущее лишь одного – любви…
***
Когда я подросла, то стала помогать Авдотье выполнять ее работу. Я мыла посуду, полы, стирала вместе с ней белье. Мне хотелось облегчить ее жизнь, но еще больше мне хотелось, чтобы она в очередной раз крепко обняла меня в знак благодарности.
В десять лет меня перевели в комнату для подростков и, наконец-то, перестали брить голову. Постепенно у меня отрасли длинные волосы, как у других старших девочек. Только в отличие от соседок по комнате, чьи волосы были заплетены в гладкие, тугие косы, мои волосы сильно вились и торчали в разные стороны.
Заплести косу для меня было настоящим мучением, поэтому заплетала меня Авдотья. Она делала это раз в неделю – по понедельникам, до начала занятий. С этими косами я должна была ходить до самой субботы, банного дня.
Я ненавидела свои кудри, потому что мне то и дело приходилось приглаживать их водой, чтобы они не торчали. За вечную растрепанность меня ругали монахини, а Авдотья утешала меня и говорила, что я самая красивая девочка в приюте. Я не верила ей, всматривалась в свое отражение в маленьком грязном пруду позади приюта и видела там далеко не красавицу, а лишь бледную, тощую девчонку с копной непослушных черных волос.
Раз в несколько месяцев Авдотья лечила девочек от вшей. Она смазывала всем волосы дурно пахнущей мазью и заставляла ходить так весь день. Волосы после такой процедуры были сухими и жесткими, но мне это даже нравилось – мои кудри от этого становились послушными, упругими и не пушились в разные стороны.
Когда Авдотья приходила расчесывать меня, то часто говорила мне:
– Видела бы тебя сейчас твоя родная мать… Она бы, наверняка, кусала бы локти от того, что оставила тебя когда-то у нашего порога.