— Кажется, — ответил за Ульяну Мелецкий и в спину подтолкнул. — Садись. Эй, вы там… что у вас тут вкусненького имеется? В прошлый раз у них чизкейк был неплохой, с черникой. Или вот я ещё люблю такие лодочки, которые сверху с шоколадом. Блин, забыл, как они правильно называются… короче, несите там всё, а мы выберем. Слушай, Тараканова, а почему я тебя никогда в ресторан не водил?
— Потому что я не соглашалась.
— Вот зря. И поэтому ты злая такая была. Женщину для доброты кормить надо! — он отодвинул стул. — А ты, Васёк, чего будешь?
— Василий.
— Да понял я. Не время отвлекаться на мелочи, — и Мелецкий протянул руку через стол, а когда матушка, очаровательно улыбнувшись, протянула свою, то целовать её не стал, а сдавил и радостно потряс. — Счастлив познакомиться с будущей тёщей!
Лицо у матушки вытянулось и она посмотрела на демона.
— Не могу пока с уверенностью выразить эмоции, которые я испытываю в данный момент, — сказал тот. — Однако они скорее имеют негативную окраску, что в свою очередь вряд ли можно считать признаком радости.
— Он не рад, — перевёл Мелецкий. — Но демон, что с него взять! Не понимает, что тёща-ведьма — зверь в хозяйстве полезный.
— Ульяна!
Сколько льда в голосе.
И раньше он бы Ульяну заморозил. И она сразу бы съёжилась, а ещё бы испытала острое чувство вины. Ну и осознала бы в очередной раз собственное несовершенство.
А теперь подумалось, что, может, и неплохо, что Мелецкий с придурью.
— А чего? — Мелецкий и сам сел, а заодно забрал у официанта огромную тарелку, на которой возлежало нечто круглое, белое и с красной кнопочкой ягоды на вершине. — Ну реально же! Конкурента там проклясть вдруг понадобится…
— Сколь знаю, у Ульяны другой жених.
— Не угадали! — тарелку Мелецкий поставил перед Ульяной и, изогнувшись, ухватил официанта за рукав. — Чего вы тут экономите? Всё тащите, я ж сказал, а то этой фигулькой и мышь не накормить. В общем так, дорогая моя будущая тёща…
Он отпустил рукав, позволив официанту сбежать.
— Может, я и выгляжу полным придурком, но это так, жизненная привычка, — Мелецкий чуть наклонился и улыбнулся широко так, только как-то совсем недружелюбно. И вовсе он стал другим.
Совсем.
Каким-то… опасным?
Будто выглянуло изнутри что-то… кто-то? Выглянуло и исчезло. А Мелецкий откинулся на спинку стула и продолжил:
— Улю я обижать не позволю. Никому.
— Сам будешь? — матушка терпеть не могла, когда ей перечат. И оскалилась. И вдруг тоже стало понятно, что совсем она не совершенная.
И не красивая.
И что лицо её, оно не настоящее, как маска, пусть и сделанная качественно, но всё одно ведь маска. А маски не способны отражать эмоции. То же, что под ней, лучше бы вовсе людям не показывать.
— Наглый мальчик. Я ведь проклясть могу… не боишься?
— Не. Меня уже проклинали. Живой.
— Значит, слабо проклинали… — матушка подняла руку и что-то так пальцами сделала, отчего над ладонью возникла сперва чёрная ниточка, которая заплясала, закружилась, свиваясь в махонькую чёрную воронку урагана. И Ульяна вдруг поняла, что воронка эта — она тёмная.
Плохая.
Точнее категорически неправильная. Такая, какой быть не должно. И пальцы сами к ней потянулись, чтобы перехватить, сдавить и дёрнуть, срывая с маминой ладони.
Воронка обожгла кожу холодом, и собственная сила Ульяны рванула, отвечая и поглощая.
— Что ты… что ты сделала⁈ — мама побледнела.
— Детки, — дядя Женя, который куда-то отходил, вернулся с огромной тарелкой. На белоснежном фарфоре вытянулись длинные палочки эклеров, чуть за ними поднималась гора взбитых сливок, присыпанных шоколадной пудрой. Тут же стояли какие-то завиточки, ракушечки и, кажется, всё то, что вообще было в меню. — Оглянуться не успеешь, как выросли. Вот прям как ты. Помню, вчера ещё бегала засранка голозадая…
На щеках матушки вспыхнули алые пятна.
— Делала мелкие пакости, но что уж тут, кто их в своё время не делал. А сейчас гляжу и дивлюся, прям не леди даже, а целая лединища вымахала, если так-то…
— Я хоть чего-то в жизни добилась! — и в голосе матушки прорезались нервные ноты. — А ты как был неудачником, так и остался! Только и умеешь, что пить и… и вообще, почему я должна это выслушивать?
— Не должна, — согласился дядя Женя. — Но ты ж сама нас сюда позвала.