— А Игорёк… ты… извини, если о таком не спрашивают… ты тоже оборотень?
— Вампир, — отозвалась Ляля.
— Это если на заграничный манер, — бабушка склонилась к духовке, в которую Ульяна уже год как не заглядывала. А чего в ней смотреть, если всё равно не работает. — По нашему если, по-простому, то упырь.
Упырь Игорёк виновато потупился.
— Да ты не думай… он хороший… и вообще молодой совсем. маленький. Даже не упырь. А так, упырёк.
Упырёк Игорёк.
Оборотень Никитка. И кузина-русалка. Может, это у Ульяны от столкновения с Данилой Антоновичем сотрясение приключилось? И теперь вот мерещится всякое.
— И на кровь у него аллергия…
— Как аллергия? — удивилась Ульяна. Нет, с вампирами она прежде не встречалась… ну, разве что в кино, только Игорёк до киношных определённо не дотягивал, и ужасности ему не хватало, и лоску.
— Ай, говорю же ж… длинная история…
— Так, молодёжь, — бабушка вытащила противень и решётку, крепко обжитую пауками. — А сходите-ка все прогуляйтесь. Пообщаетесь, познакомитесь. Обсудите, а то всё одно от вас толку… Я ж пока осмотрюсь, если Ульяна не против…
Что-то подсказывало, что выражать протест уже поздно.
— Идём, не стоит тут мешаться, а то сама не заметишь, как очнёшься на чердаке с веником в руках и желанием окна помыть, — сказала Ляля, шлёпая босыми ногами по полу. — Боже, какая благодать… ненавижу босоножки.
— Ага, а кто трещал, что они прелесть и каблук совсем не чувствуется, — не удержался Игорёк, поспешно, впрочем, отступая.
— А… ему не опасно. Там солнце ведь…
— Так у него на кровь аллергия, а не на солнце, — ответила бабушка, с грохотом выбрасывая содержимое нижнего кухонного короба на пол. Кажется, там были кастрюли. — Иди, Улечка, иди… чую, твоя матушка скоро прибудет. Побеседовать. Не надо оно тебе пока с нею…
И вот эти слова заставили поторопиться, потому как с матушкой Ульяна встречаться не желала.
Категорически.
— … и вот все на свадьбу собрались, — Ляля устроилась на старой коряжине, сунув длиннющие свои ноги в зелёную муть пруда. Игорёк сумел спрятаться в тени, причём он был рядом, но стоило отвести взгляд, и упырь пропадал.
Просто брал и пропадал. И всякий раз Ульяне приходилось снова и снова выискивать его взглядом.
— Ну, оно ж водится, чтоб все на свадьбу… ты фотографии же видела?
— Нет, — Ульяна с опаской опустилась на камень.
Пруд этот существовал, пожалуй, столько же, сколько стояла деревня. Он начинался сразу за околицей, вытягиваясь этакою подковой, что упиралась одним краем в огороды, а другим — в дальний лес. И главное, что пруд этот, неглубокий, умудрялся одинаково игнорировать и летнюю засуху, и весенне-осенние разливы, никогда и ни при каких обстоятельствах не меняя своих очертаний.
— Не видела?
— Мама говорила, что фотограф напился, а потому снимки пропали. Все… и потом тоже… у нас из фотографий есть, как меня из роддома забирали.
— А… — Ляля явно хотела что-то сказать, но закрыла рот. Правда, ненадолго. — У бабушки есть. Если хочешь, попроси, она покажет.
— Попрошу, — Ульяна отмахнулась от комара. — Значит, вы поехали на свадьбу…
— Не мы. Меня тогда ещё не было. И их вот тоже не было. Родители наши, значит. Они тогда ещё дружили, твоя мама и моя… и с тётей Беляной, это Никиткина мама. А у Игорька — Теофилия.
— Необычные имена.
— Ага, она сама не отсюда… в общем, они поехали…
— Тяв…
— Сейчас отпущу. Чур лягушек не жрать! Никитос, ну я серьёзно. Ты как их нажрёшься, так потом всю ночь живот болит…
— Он что…
— Оборотень всё-таки, — пояснила Ляля, бултыхая ногами в темно-зелёной, какой-то густой воде. — Инстинкты… братья его старшие, те за косулями носятся, кабанами. А вот Никитка… ну где он, а где кабан.
И вправду, если по размерам, то лягушка — самая подходящая для Никитки добыча.
— Стрекоз вот ещё ловит, — Ляля вытянула ногу. В сумерках вода стекала и чешуя поблескивала зеленью. — Приехали ещё до свадьбы. Там стилисты заказаны, примерки платьев и всё такое. Саму вовсе во дворце каком-то гуляли, который сняли на два дня…
— А мама сказала, что просто расписались и вот… что она сирота, и отец тоже. Почему?
— Так… поругалась она, с бабушкой. Из-за чего — не спрашивай… вот прямо на свадьбе и поругались. И с бабушкой. И со всеми нашими тоже. О ней, честно, и не говорили… ну… когда мы засобирались, то заговорили. А так — не говорили.
Где-то далеко громыхнуло.
Или не далеко?
Главное, небо ясное, не облачка, а гром вот… и силой пахнуло, холодною, будто ветер кто-то призвал.