— Чтоб всё так просто…
— А если его нос беспокоит, то пусть вызывает полицию, пишет заявление… разбирательство учиним. Камеры посмотрим.
— Ульяна, ну вот что ты… сразу вот… камеры… камеры ж могут и не рабочими оказаться.
— Их же неделю всего, как поставили.
— Вот! И отладить не успели. Оно, конечно, нехорошо и претензию выдвинем… — и пухлыми ручками развёл, понимая, что претензия эта будет к дочерней компании Мелецких.
— Ах так… ну что ж… пусть тогда сочиняет историю, как коварная девица налетела на него в тёмном закоулке и вдарила прямо в нос, — Ульяна упёрла руки в бока. — Он даже моральную компенсацию истребовать может. За оскорбление родовой чести и чего там ещё… только через суд.
Другое дело, что Данька с его болезненным самолюбием в жизни до суда не снизойдёт. Нет, до экономического, вполне себе, а вот прилюдно признать, что ему девица нос сломала?
Да никогда!
Отпускало.
Даже представилось, как Мелецкий со скорбным видом излагает обстоятельства дела… и на душе разом стало легче.
— Оно-то… конечно… это ты верно говоришь, Тараканова… что можно вот так вот… полиция там, суд… но оно кому надо-то? Никому не надо, — Егор Макарович явно знал своё начальство не хуже Ульяны. — Однако дело такое вот… у нас тут инвентаризация грядёт… и как знать, к чему там… ты у нас лицо материально ответственное… а инвентаризация, поверь моему опыту, это всегда недостача… и кому гасить?
Зря она успокаиваться начала.
Определённо.
А даже не в словах дело, а в такой вот… уверенности спокойной, с которой они произносятся, в понимании, что не она первая и не она последняя, и что дурочек таких Егор Макарович повидал великое множество. И управляться с ними научился.
— Так что иди, Тараканова, и подумай над своим поведением, — заключил он спокойно. — Иди, иди… не держу. Можешь считать, что отпускаю.
Вот…
Сволочь.
Сила рванулась, но Ульяна удержала её, как и нецензурные слова, готовые уже слететь с языка. Надо дышать. Вдох и выдох. И дверь закрыть. И… дверь выходит в узкий коридорчик, который тянется вдоль стены. Мимо норы печального кадровика, предпочитавшего на люди не показываться, мимо бухгалтерии, комнаты для персонала, где вместился стол с микроволновкой, шкаф для посуды, холодильник и узенький топчан.
— Ну, чего? — Люська, которая обнаружилась в закутке, вскочила. — Уволил, да?
— Если бы.
В конце концов, Ульяна к увольнениям может даже и привыкла. Это первые несколько раз обидно, а потом как-то оно спокойнее воспринимается.
— Сказал, чтоб прощение выпрашивала.
— Как? — глаза Люськи, огромные и голубизны невероятной, распахнулись.
— Как, как… горизонтально. Или вертикально. Уж не знаю, как он там предпочитает… главное, чтоб интенсивно.
— Вот… скотина! — Люська бросила взгляд на часы.
Ну да, перерывы здесь пятнадцатиминутные, и Егор Макарович очень тщательно следит, чтобы персонал не задерживался.
А лучше вовсе от перерывов воздерживался, служебное рвение проявляя. Но с последним не получалось.
— Ещё какая, — Ульяна дёрнула галстук и ткань затрещала. Денег точно не заплатят. Ещё и за костюм этот, форменный, редкого неудобства, вычтут. — Сказал, что если не постараюсь, долг навесит. По инвентаризации…
— Да? — рот Люськи округлился. — А ты…
— Да пошёл он. Не собираюсь я ни под кого ложиться… достали… нашли мне девочку по вызову.
— На, — Люська сунула кофе. — Я только сделала! Тебе нужней… ты это… не пори горячку. Девчонки говорят, что он ничего так.
— Кто?
— Данила Антонович… с придурью, конечно, но добрый. Позвони. Извинись… просто… это Макарович дурит, а так-то… может, и договоритесь. Ну… нормально.
Пиликнул таймер, поторапливая.
— Ты, главное, позвони… — Люська спешно выскочила за дверь.
— Обойдётся, — буркнула Ульяна, прихлёбывая кофе. Почти остыл. И делала Люська точно для себя, потому как слабый, разбавленный молоком наполовину и сладкий до омерзения. Но сейчас эта сладость пришлась как никогда к месту.
Сила успокаивалась.
Вот так.
Вдох и выдох. И медитацию бы… но не здесь. Домой надо. Чтоб… на двенадцатичасовую маршрутку она точно опоздала. А следующая — в пять. И что делать? Пешком? Или на попутку надеяться? Не с Ульяниной удачей, но и здесь торчать не выход.
Тогда остаётся электричка, а там пешком.
— Чтоб вас всех, — она допила кофе и поморщилась от противной сладости. Кружку ополоснула и вернула в шкаф. Люська точно в Ульяниных бедах не виновата, а кружку эту она любит. — Ничего… как-нибудь…