Нужен ей был этот университет. Надо было в училище, на медсестру там… или на парикмахера. Или на любую другую полезную профессию, но…
Телефон задребезжал, окончательно развеивая свежеобретенное спокойствие.
— Да, — Ульяна глянула на экран и подавила желание звонок сбросить. Но выдавила-таки улыбку, пусть даже её видеть не могли. — Здравствуй, мама.
Получилось жалко.
— Уля, ты дома? Надеюсь, что да. Я пришлю Фёдора Павловича с бумагами. Подпиши, будь добра.
— Какими бумагами? — Ульяна прислонилась лбом к березе и вдохнула сыроватый волглый запах коры.
Вдох.
И выдох. И снова вдох, а потом выдох.
— На дом. Пришло время вернуть его.
— С какой радости?
— С той, что это не твой дом.
— По бумагам — мой, — по коре полз муравей, чёрный и деловитый. Если смотреть на него, то… то можно не слушать маму. То есть слушать придётся, но может, выйдет не послушаться?
— Ульяна, ты опять капризничаешь? — в голосе матушки скользнуло лёгкое удивление. — Это дом был подарен мне.
— А потом ты передала его мне в обмен на папину квартиру. Её тоже вернёшь? — поинтересовалась Ульяна, чувствуя, как запах березы окружает её. И сам этот лес. В вышине зашелестели листья, и тёплый ветерок коснулся щеки, будто успокаивая.
И даже удивилась. Не спокойствию, а что в принципе заговорила… так⁈
— Ульяна, не время капризничать.
— Это не капризы, мама. Это просто интерес.
Наверное, дело в сегодняшнем дне. В разговоре с Егором Макаровичем. В дурацкой этой шутке… не болезненной, но обидной до крайности. И ещё давшей понять, что над нею так шутить можно, а она жалкая и ничем не ответит… в любой другой день Ульяна промолчала бы.
А сейчас вот поняла, что дальше уже молчать некуда. И выяснилось, что не так это и сложно — говорить. Особенно, если глядеть на муравья. На муравьёв. Вот они, бегут дружно по невидимой дорожке.
— Помнишь, когда папы не стало? Ты сказала, что мы должны поменяться? Что я отдаю тебе квартиру, а ты мне — дом… и что дом дороже, поэтому я должна взять кредит. Доплату.
— Господи, ты ещё детские обиды мне вспомни!
— Помнишь, ты сказала, что это только на бумаге будет? Что для меня ничего-то не изменится. Я буду жить, как жила… а не прошло и полугода, и ты квартиру продала.
— Так было нужно.
— Ну да… тебе было нужно. А что со мной, тебя интересовало мало.
— Ты совершеннолетняя…
— Именно, мама. Совершеннолетняя… студентка… и спасибо, что папа при жизни учёбу оплатил. И фонд оставил.
— Можно подумать, тебе эта учёба сильно помогла.
Здесь и ответить нечего. Маг из Ульяны не вышел ни практик, ни теоретик.
— В общем, подпишешь бумаги и потом поговорим…
— Нет.
— Василий готов взять тебя на работу. На испытательный срок…
— Нет.
— И квартира будет. Не считай меня совсем уж чудовищем… чудесная студия с современным ремонтом…
— Нет, — в третий раз повторила Ульяна, окончательно уверяясь в решении. Возможно, вчера она бы ещё поверила. Она всегда отличалась удивительной наивностью. И надо будет позвонить Даниле, пожалуй. Поблагодарить за науку.
— Я на тебя в суд подам!
— Это вряд ли… Фёдор Павлович ведь документы об обмене составлял? Значит, судиться бесполезно, — Ульяна повернулась спиной и опёрлась на березу.
— Неблагодарная!
— Мама… иди-ка ты… в задницу.
— Что⁈ — матушка, кажется, удивилась. — Ты пьяна, что ли? Или нет… конечно… Ульяна! Ты давно употребляешь? Какие препараты… стоило оставить тебя ненадолго…
— Полгода года, мама. Мы не виделись уже полгода, а до того — ещё полгода. И раньше тебе было не особо интересно, что я там употребляю… ты исчезла сразу, как поняла, что с меня больше нечего взять. А появлялась, когда понимала, что что-то ещё можно… остатки с фонда, раз уж мне двадцать три и я могу распоряжаться им.
Вчера Ульяна сказала бы это со слезами и обидой. Вчера бы она задыхалась от чувств, а сегодня вот… перегорело, что ли? Или тот вихрь — раньше все непроизвольные выбросы силы просто истаивали — высосал больше, чем обычно?
— Кстати, а кредит ты закрыть не хочешь? Тот, который я по твоей просьбе взяла в последний твой визит…
— Какая ты мелочная!
— Какая уж есть.
— Ульяна… — голос матушки изменился. — Можешь злится на меня, обижаться… но дом отдай.