Слышу, как открывается дверь ванной.
— Болтушка?
Спустя секунду заходит Габриэль.
У меня отпадает челюсть, и слабый писк вырывается наружу.
— Гребаный ад.
Он останавливается на полпути в комнату.
— Что не так?
Не так? Ничего. Ничегошеньки. Я с трудом сглатываю, испугавшись, что стою с вывалившимся языком.
Он снял ботинки, носки, ремень. Пуговица на его прекрасных брюках расстегнута, показывая черную полоску трусов. Не знаю, боксеры или обычные. Я хочу знать. Пальцы дрожат от желания потянуть молнию вниз и исследовать.
Но не это заставляет онеметь, а жар, вспыхнувший между моих бедер. Нет. Пиджак и галстук исчезли, рубашка расстегнута и распахнута.
За все время я ни разу не видела Габриэля без рубашки. Он прячет свое тело, как благочестивый викторианец, позволяя мне видеть себя только полностью одетым и отполированным. Теперь я знаю почему. Взгляни я на него хотя бы мельком, наверное, никогда, находясь рядом, не смогла бы сформулировать связную мысль.
Грудь Габриэля — произведение искусства. В ней воплощены все мои фантазии о мужчинах. Даже не знаю, как это возможно, но не собираюсь жаловаться. Боже, его хочется касаться. Оливковая кожа, тугие коричневатые соски, немного темных волос на груди поверх самых невероятно отточенных...
— Ты таращишься, — произносит он сухим тоном.
— Да, таращусь.
Поднимая глаза, вижу, что он озадачен. Широкая бровь поднята. Я пытаюсь подражать ему и терплю неудачу, когда обе брови поднимаются как одна. Его губы подергиваются от удовольствия.
Он переступает с ноги на ногу, заставляя пресс сжиматься. Господи. Это не какой-то чрезмерно развитый поклонник тренажерного зала, просто твердый и сильный. Идеальный баланс между выраженной мускулатурой и здоровым мужчиной...
— Софи, ты все еще таращишься.
— Думаешь, легко отвести взгляд от всего этого великолепия? — спрашиваю я его пупок.
Габриэль фыркает от смеха, открывая чуть больше нижнего пресса, я облизываю губы, наклоняясь к толстой выпуклости его члена, которая прискорбно скрыта брюками.
— Ты невозможная, — бормочет он, хотя в голосе слышится смех.
Он проходит дальше в комнату, а затем практически убивает меня, когда садится в одно из низких кресел. Раскинувшееся тело, широкие, вытянутые бедра напряжены, словно для того, чтобы усадить меня на колени... это слишком.
Я хочу оседлать его и языком проложить путь от впадинки на шее до кончика члена.
Габриэль смотрит так, будто знает, о чем я думаю, и воздух сгущается. Мы многое оставили невысказанным. Теперь я вспоминаю его губы, удивительно мягкие, но сильные.
Глядя, как он опускает веки, я задаюсь вопросом, о чем он думает. Но мужчина не двигается. Напряжение скользит по его телу и змеится по комнате. Я чувствую его в горле и вдоль спины. Мы снова закрываемся, отступаем.
Не прерывая зрительного контакта, медленно стягиваю туфли и ставлю их на пол.
— Я откровенна, — говорю ему. — Смотрю на тебя такого и хочу глазеть вечность.
Он фыркает и качает головой, опершись виском на костяшки пальцев.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «такого»?
— Раздетого.
Габриэль напрягается. И это прекрасно сказывается на его груди. Я пытаюсь сосредоточиться на его лице, в основном для поддержания некоторого подобия приличий.
— Ты думаешь, что я сейчас раздет? — тихо спрашивает он.
— Это начало. — Я тянусь к сумке с фотоаппаратом. — Позволишь тебя сфотографировать?
Если камера разделит нас, станет безопасней. Это даст возможность каждому спрятаться, пока нам комфортно друг с другом.
— Ты серьезно?
— Звучит, будто ты удивлен. — Поднимая камеру, сажусь на диван напротив. — Не говори, что прежде никто не просил сделать твое фото.
— Просили. Я никогда не видел смысла. — Он пожимает плечами. — Я не история.
Ты — моя история. И всегда ею был.
— Это только для меня, — вместо этого говорю я. — Ни для кого больше.
Проницательным взглядом он пригвождает меня к месту.
— Зачем тебе это?
Чтобы я смогла сохранить кусочек тебя навсегда.
— Фотографии запечатлевают моменты времени. Я хочу сохранить этот, когда ты, наконец, позволяешь мне увидеть частичку себя, скрытую под одеждой.
Он раздувает ноздри на вдохе и медленно выдыхает. А потом хрипло произносит:
— Фотографируй.
Так я и делаю, пробуя разные ракурсы. Теплый свет лампы освещает плоскости и впадины его тела. Он сидит неподвижно, как король, развалившись на троне, исполняя мою маленькую прихоть.