Деви́чий омут, а с ним и Деви́чий луг, слыли в нашей деревне местами недобрыми… И никто не видáл Колину́ в еë маленьком утреннем счастье. Не забижал, побольней, словом. Не поминáл вед недоброй славой.
Ляса, уж то, постаралась разнести всей деревне, и про чëрную кровь Сини́, и про белый туман в доме, когда та рожала дочку. За кровь чëрную и стал дом Павла – "чернóй избой". А Колинá, хоть и родилась живой – была отписáна в веды.
~~~
Ведами девушки стают, когда утопну́т от большой любви в тëмнóм омуте. А туман белый приберëт их к себе, невинных, приголубит. И даст вечную жизнь, вместо вечной любви. Нéжить… Но чистая, светлая, нелюбимая. Веды. Те что любовь изведáли, да за неë жизнь туману отдали.
~~~
Голубая лента проскользнула средь зеленой травы, обмáкнулась в капли, замóкла. Колинá нащупал еë, стряхнула, подвязала пушистую белóпуховую косу. Понеслась бóсыми ногами по-над зелéным лугом. Скорее, провожать Павла и стадо на утренний вы́гон. Вон, и кол еë, за который она сызмальства цеплялась.
–Стой. Погóдь. – Чья-то чернá рука схватила тонкое запястье Колины́, потянула на себя, требовательно, силóй, наматывая лëгкий девичий бег на свои ду́рные слова. – Упрóсом прошу, пока. Стой.
Чернá рука затолкнула Колину́ под кол. В буйную поросль конопляную. Постучали-посыпались зелёные шарики, обтëрхáнные с тонких былинок.
–Стой, коль велю. – Над голубыми озëрами глаз девушки склонилось раскосое, копчëное дикой бесшабашной луговой вольницей, лицо Силы́. – Ты почтó на Девичий луг до солнца шляешься? Веды ведáешь? Колдуешь?! Приворожить меня желаешь?!!
Сбросив прозрачную белую ладонь девушки, парень схватил Колину́ за оба плеча, выгнул от себя в тугу́ю дугу, потащил лицом на свои красные, влажные изгибы охóтливых губ.
А за долю дыхания, что оставалось до бледного, неживого от страха девичьего лика… Сбросил еë о зéмь. Стряхнул, как наваждение. Развернулся на черны́х каблуках щегóльских сапог. Ушёл. Сотрясаясь в бессилии и злóбе.
Силá. И бессилен.
Василия, старшего сына Ля́сы, прозвали Силóй не зазря.
Он был дик, несдержан, безобразен в свой лихости. В показной надо всеми власти. Кулаком Силá думал, кулаком всех застращáл, кулаком же и жил.
Огромен, чëрен, но… лицом своим Силá был притягателен. Той красóй зла, что пишут на иконах, малюя падших ангелов.
Раскосые чëрные, без зрачков, без дна, глаза-угли́, полыхающие вседозволенностью. Соболиные разлетающиеся брови, тëмными обводами подпирающие изящный лоб. Точëные скулы, подëрнутые ало-золотым румя́ном. Тонкий, по молодости лет, тëмный пух, очертивший красивой скобкой ягодно-сочные, изогнутые надменностью, хищные губы. Смоля́ные кудри, крупны́м и мелки́м бесом, раскатились по буйной Силинóй головушке.
Сколько девок в нашей деревне, не по добрóй воле, перемял-перекатал этот дурнóй парень по сеновалам, да лугáм… Несчитáно.
И никто не взроптáл. Все боялись его дикóго нрава, и быстрóй расправы. Но, боле всего, боялись гнева матери его – Лясы.
На всю деревню у неë нечи́стая упрáва имелась. Колдовская, страшéнная.
Супрóтив чернóго зла и немеря́ной силищи, за здоровье живëшь, не попрëшь…
Только Павел и Колинá, одни, не поддавались Силé и Лясе.
И всë, из-за обещания на кресте, данном Лясой при рождении девочки.
Сох Силá по Колинé давно. С тех пор, как всем стала яснá еë нездешняя, прозрачная красота, во сто крат помноженная на пшенично-золотую мягкость Павла.
~~~
… испроси́ть у вед… У белóго тумана. Любви. Можно и любви. Аи дадут. Поштó не дать, коли́ просят. Кто сказал, что два разá полюбить нельзя? Можно и два… Веды из тумана делáны, туманом дáдены, туманом и забрáны могут быть. Так то. Ты любви просил? Да к ей одной… А когда не одна она стала?! То-то же… Туман своë и забрал… А тебе твоë оставил… До поры…
~~~
Павел любил дочку без меры. Слова худого никогда ей не сказал. Хоть, и баловницéй Колинá росла. Сбегала от своего отца в туман. Пела там ему песенки свои. Но всегда домой возвращалась. Садилась за стол, плела косу свою и ворковáла Павлу про букашек, реку и туман. И всë напевно так, тягуче.
Словно и не слова дева выговаривает, а всë песни поëт. Ди́во.
А в тот день, когда Силá подхватил её возле колá, случилась с Колинóй перемена. Будто, огонëк зажëгся в ней. Да не простой. А такой, что, потихоньку, выжигал в еë сердечке пустóшь. Брешь. В которую нáдобно, поскорей, добро и счастье поселить, а иначе… И темнота поселиться в пустóм месте может.
~~~
…Ох! Любовь у вед страшная. Пу́таная у них любовь. Коли́ что не по их разуменью пойдет, враз дева светлая переменится. Да так, что и не узнать еë. И глаз горит, и силища из неë страшная прëт. Веда голосом одним всю деревню снести может, если разозлить еë. И такое эти веды ведают, что душам христианским и в страшном сне не привидится. Потому как, сама природа вед этих на свет нарóдила. А природа и есть – самая великая тайна…