~~~
В ночь перед свадьбой туман обступил белóй стеной всю деревню нашу.
Скатился пухóвым пологом, закутал все домá.
Доползли его белые языки и до дома Лясы, где спал наречëнный жених Колины́ – Василий. Он блаженной улыбкой во сне своей освещал тëмную комнату. Туман лизнул его лицо, ставшее светлым, благóстным…
Ляса вскинулась. Изогнулась в постели. Чëрной змеëй выскользнула из-под руки мужа своего.
Спустила ноги на пол, в белый пух ласкового тумана… И одëрнула ступни, обжегшись.
Но, туман, не спáл, а лишь, сильнее заклубился у ног еë.
Взяв свечу, мать дошла до кровати сына своего. Низко склонилась надо лбом его, желая зацеловать кровинушку… И остолбенела…
Как красив, светел ликом стал еë сын. Ни одной темни́ночки в нëм не осталось… Он открыл свои алые-резные губы… прошептал во сне – "Софья…
~~~
… ой вы сосцы мои, что вспоили сына мовó… Не тяните меня вы молозивóм нецеженным, не гру́бите, сосцы, не трескайтесь… Я вспоилá сына, нарóдила, из лóна свóво на свет выстрадала. За него одного сердце выболело. Ох, и тянет грудь, ой болит душа. Не могу спустить сынá от себя. Не могу сцедить молока с сосцов. Тянут дó ни́зу, где сырá земля…
~~~
…Колинá моя, любимая"…
Стал Василий светлее солнышка…
И оборвалась струна-пуповина, что мать-сына связала на веки-вечные…
Ушëл во сне Василий к веде треклятой своей…
Чернее тучи разметались волосы Лясы над сыновней постелью… И сама она почернела ревностью материнской, неисповедимой. Заторчали под поскотнóй рубахой сосцы еë недолюбленные… От лона еë пошла по телу волна жгучая, выворотнáя, страшная…
Застонала Ляса сдавленно, зарычала волчицею…
Взметнулась чëрной птицею в одной рубахе, боса, простоволоса… Выбежала из своей избы во двор. А туман не пускает еë, за ноги хватает еë, цепляет…
~~~
Спит деревня вся белым-белым сном затуманенным. Ни шороха, ни всплеска…
Лишь под сухой берëзой, что на опушке, мечется, отбивается от тумана баба страшная, чëрная. Нету у ней лика человечьего, только вымя волчье мотается под грязнóй рубахой. Воет баба, катается, зубами, когтями рвëт туман, роет землю сы́ру. Извернулась колдунья, сорвала рубаху с себя, что изо льна светлого соткáна, взвыла страстно, дико, обжегшись о крест серебряный-православный. Сорвала его. Бросила на землю. Пору́шила клятву свою, что Павлу дала. И не осталось в ней ничего человечьего. Только злоба одна демоническая.
Откопала колдунья узелок заветный, под берëзой сухой, до поры, схороненый. Прижала к себе, понеслась опрометью в лес. На Девичий луг, на реку к тëмнóму омуту. Как ни путал туман ног её, как не валил на земь. А не мог он совладать с демони́цей.
Добежала до реки, и высекла колдунья из когтей своих огонь адский, зажгла костëр до небес. Стала выть-плясать вкруг него.
Расступился туман, выплыли из омута на луг веды светлые. Стоят, молчат, петь не могут под заклятием чëрным.
Кинула колдунья в костëр родóвую простыню, у Сини́ забранную.
Вышла из леса на поляну Колинá. Как во сне она двигалась в платье свадебном белом своëм. Босыми ногами шла она по туману, лизавшему жалостно стопы еë. Волосы пухом рассыпались по плечам девы зачарованной, под фатой белоснежной с венком ромашковым.
Голубые глаза еë стали прозрачными, хрустальными. И не было в них ни слезиночки. Не было в лице еë прекрасном-белом, ни кровиночки.
Окружили Колину́ веды, не пускают к реке. Остановилась дева чистая. Не шелóхнется.
Тогда, бросила в огонь Ляса, то что в простыне от Павла унесла, послéд с пуповиною…
И стала еë власть над Колинóй полная.
Расступились веды, уполз туман на рéку.
–Аааааууууииих! Аааааааауууууу! – Допела Колинá-веда песнь чу́дную свою, в нáрождении начáтую…
Столкнула Ляса Колину́ в самый омут. Сглотнула мëртвая вода деву чистую. Веду светлую.
Ушли за ней в реку веды-подруженьки. Пропал, растаял бел-туман.
Погас костëр, развеял ветер пепел серый по-над рекой-омутом.
Очнулась колдунья чëрная. Да только… В лес входила баба – в соку ещë, смоль волосы… А из лесу́ на опушку вывалилась старуха дряхлая, седая, как лунь. Отыскала-вздела на кости торчащие, рубаху свою разорванную под сухой берëзинóй.
Шататаясь, падая, скользя по травостою, пошла к деревне.
Впереди, видит, поляна, вся туманом белым затянута, но нет деревни болé.
Забрали веды себе подруженьку свою Колину́…
Забрал туман белóй себе с деревней нашей все души живые, или забрал он разум у колдуньи чёрнóй…
А вот про то, никому не ведóмо.
Веды.