Массовое прибытие иммигрантов в чужие страны способствовало пробуждению в их среде национальных чувств, независимо от того, встречали ли они на новом месте неприязнь, или нет. Поляки, словаки и другие вспоминали о своей национальности, потому что, покинув родные места, все равно сознавали свою национальную принадлежность; действовало и то, что за границей их воспринимали как жителей определенной страны, так что те, кто на родине называл себя, например, сицилийцем или неаполитанцем, в Америке все получали прозвище «итальянцев». Кроме того, иммигранты нуждались в помощи со стороны своей национальной общины. Разве могли мигранты, прибывшие в чужую и непонятную страну, ожидать помощи от кого-то другого, кроме родных и друзей, или хотя бы земляков? (Ведь даже мигранты, покинувшие какой-то район, но не выехавшие из страны, стараются держаться вместе!) Кто на новом месте мог хотя бы выслушать их, особенно женщин? И кто мог организовать их, хотя бы на первых порах, кроме представителей своей национальной церкви, руководивших местными церковными общинами? Ведь церковь, хотя она и считается общей для всех, на практике является национальной, потому что священники имеют ту же национальность, что и их прихожане; так что, например, словакам нужен священник, говорящий по-словацки. В этом смысле «национальность» обозначала целую сеть связей личности с обществом, а не просто отвлеченное название группы людей; например, словенец, встретивший вдали от родины другого словенца, фактически не будет для него чужим человеком.
Если требовалось как-то организовать этих людей для целей общества, где они очутились, то для этого нужно было налаживать между ними определенные связи. Рабочие и социалистические движения (как мы видели) исповедовали интернационализм и даже мечтали (как в свое время либералы) о будущем, в котором все говорят на одном всемирном языке (эта мечта до сих пор живет среди небольших групп эсперантистов). По мнению социалистов, со временем все образованное человечество «переплавится» в одну нацию, говорящую на одном языке (об этом писал Каутский в 1908 году){141}. Однако в реальности им пришлось столкнуться с проблемой, помешавшей еще строителям Вавилонской башни: например, профсоюзы на фабриках в Венгрии печатали призывы к забастовке на 4 языках{142}! Вскоре выяснилось, что профсоюзные ячейки не могут хорошо работать, если они состоят из людей разной национальности, не владеющих хотя бы двумя языками. Международные организации рабочих приходилось создавать, комбинируя группы людей по языку и по национальности. В США Демократическая партия, ставшая массовой рабочей партией, начинала, по необходимости, свою работу как «коалиция», построенная по этническому принципу.
Чем шире развертывалась миграция, чем быстрее шло развитие городов и промышленности, сталкивавшее друг с другом массы людей, сорванных со своих мест, — тем шире была база становления национального сознания этих масс. Поэтому многие новые национальные движения выросли именно вдали от родины. Так, президент Масарик подписал соглашение о создании союзного государства чехов и словаков (Чехословакии) не где-нибудь, а в Питтсбурге (США), потому что базу для создания массовой организации словацких националистов удалось найти в штате Пенсильвания, а не в Словакии. Что же касается отсталой горной народности, проживавшей в Карпатах, которую в Австрии называли «рутены», и которые тоже были в составе Чехословакии с 1918 по 1945 год, то у них вообще не существовало никакой национальной организации, кроме общества эмигрантов, проживавших в США.