Трудно сказать, насколько все эти явления способствовали сексуальному освобождению женщин среднего класса. Секс без брака был принят меньшинством девушек этого класса, имевших раскрепощенное сознание и искавших разные способы освобождения, например, путем политической деятельности. Одна из них, женщина из России, вспоминала о своей молодости (где-то после 1905 года): «Было трудно слыть «прогрессивной» и отвергать, без долгих объяснений, притязания поклонников. Дома, в провинции, парни не требовали слишком многого, ограничиваясь поцелуями; но студентов столичного университета было не так-то легко отвадить. Обычно следовал вопрос: «Вы что, девушка, старомодная что ли?» Ну а кому же хотелось быть старомодной?»{200} Остается неизвестным, насколько широко распространилась эмансипация подобного рода среди молодых женщин разных стран; хотя можно с большой долей уверенности сказать, что больше всего это явление расцвело в России; и в государствах Северо-Западной Европы (включая Британию), а также в городах империи Габсбургов оно приняло значительные размеры; меньше всего такое поведение было принято в средиземноморских странах. (Этим можно объяснить чересчур выдающуюся роль русских женщин-эмигранток в прогрессивных и рабочих движениях таких стран, как Италия.) Наиболее широко распространенной формой внебрачного секса была для женщин среднего класса супружеская неверность, но она не обязательно была связана с ростом чувства уверенности в себе. Неверность мужу могла быть выражением утопической мечты об освобождении от условностей заурядной действительности; но существовала и «легкость поведения», принятая среди жен и мужей среднего класса во Франции, заводивших любовников при каждом удобном случае, что составляло излюбленный сюжет бульварных пьес того времени; страдания же героини в тисках буржуазного общества описаны во многих произведениях XIX века, образцом которых стал роман «Госпожа Бовари» Гюстава Флобера. (Интересно, кстати, что и серьезные романы и легкомысленные пьесы писали, в основном, мужчины.) Однако распространенность явления супружеской неверности в XIX веке, подобно другим аспектам сексуальных отношений того времени, не поддается точным количественным оценкам. Все, что можно с уверенностью сказать по этому поводу — то, что указанная форма поведения была принята в аристократических и модных кругах, и вообще в крупных городах, где можно было легко поддерживать знакомство, используя для этого, например, отели. (Заметим, что приведенные оценки относятся исключительно к средним и высшим классам общества и не применимы для описания до- и послебрачного сексуального поведения женщин из крестьянства или из городского рабочего класса, составлявших, конечно, большинство всех женщин).
Однако если историк, изучающий количественную сторону явлений, оказывается здесь в проигрыше, то исследователь, оценивающий их качественную сторону, не может не поражаться шумным заявлениям мужчин того времени по поводу женской чувственности. Многие такие заявления представляли собой попытки обосновать, с помощью научной и литературной терминологии, превосходство мужчин в интеллектуальной и разного рода активной деятельности, а также пассивную и вторичную роль женщин в отношениях двух полов. Были ли эти выступления связаны с опасениями установления господства женщин, о котором говорилось в произведениях шведского драматурга Стриндберга и в работе «Пол и характер» (1903 год), написанной неуравновешенным молодым австрийцем Отто Вейнингером и выдержавшей 25 изданий за 22 года, — это уже другой вопрос. Беспрестанно цитируемое высказывание Ницше насчет того, что мужчина, подходя к женщине, должен держать в руке хлыст («Так говорил Заратустра», 1883 г.), является не более пристрастным, чем похвалы в адрес женщин, расточавшиеся их почитателем Карлом Краусом, современником Вейнингера{201}. Если согласиться с высказыванием Крауса о том, что «женщины, в отличие от мужчин, не могут извлекать пользу из своих даров»{202}, или с утверждением психиатра Мебиуса о том, что «культурный человек отчужден от природы» и нуждается в женщине, поведение которой отличается естественностью, для уравновешивания своих устремлений, то придется признать (согласившись с Мебиусом), что для женщин высшее образование вредно и что его система подлежит уничтожению; либо что оно будет им недоступно (согласно Краусу). Обе позиции во многом сходны. Они содержат новое и характерное утверждение о том, что женщиной в ее поступках руководит мощный эротический интерес: так, по Краусу, именно «чувственность женщин является источником, к которому мужчина припадает для обновления своей интеллектуальности». Самое изощренное и свободное толкование женской сексуальности прозвучало в конце XIX века из Вены, этой лаборатории современной психологии. Портрет венских дам того времени представил Климт: они, по его словам (как и женщины вообще), представляют собой людей, отягощенных мощной общей эротической озабоченностью, а не сексуальными мечтами о конкретных мужчинах. Подобные высказывания отражали, с определенной долей вероятности, какие-то реальные особенности нравов среднего и высшего классов империи Габсбургов того периода.