Выбрать главу

Это не должно побуждать нас недооценивать воздействие новых идей, ряд из которых вовсе не являлись проводником интеллектуального влияния. Общее количество членов, избранных в малое кембриджское дискуссионное общество, обычно известных под именем «Апостолы», между 1890 годом и войной, насчитывало только тридцать семь человек; но среди них были философы Бертран Расселл, Дж. Э. Мур и Людвиг Виттгенштейн, будущий экономист Дж. М. Кейнс, математик Дж. X. Харди и ряд людей, пользующихся заслуженной известностью в английской литературе{274}. В кругах русской интеллигенции воздействие революции на физику и философию уже в 1908 г. было таким, что Ленин почувствовал необходимость написать большую книгу, направленную против Эрнста Маха, чье политическое воздействие на большевиков он считал и заметным, и вредным одновременно: «Материализм и эмпириокритицизм». Что бы мы ни думали по поводу суждений Ленина о науке, его оценка политических фактов была в высшей степени реалистичной. Кроме того, в мире, который уже был сформирован (как оспаривал Карл Краус, сатирик и враг прессы) современными средствами информации, искаженным и вульгарным понятиям главных интеллектуальных перемен не потребовалось бы много времени, чтобы проникнуть в сознание широкой публики. В 1914 г. имя Эйнштейна едва ли было известно за пределами собственного дома великого физика, но к концу мировой войны «относительность» уже была предметом фривольных шуток в кабаре Центральной Европы. В пределах нескольких лет первой мировой войны Эйнштейн, несмотря на недоступность его теории для большинства обывателей, стал, возможно, единственным ученым со времен Дарвина, чье имя и образ были повсеместно признаны в кругах образованной светской публики во всем мире.

ГЛАВА 11

ПРИЧИНА И ОБЩЕСТВО

Они верили в Причину как католики верили в Деву Марию.

Ромен Роллан, 1915 г.{275}

В невротическом мы видим инстинкт запрещенной агрессии, в то время как классовое сознание освобождает его; Маркс показывает, как оно может быть удовлетворено в соответствии с сохранением значения цивилизации; пониманием истинных причин агрессии и соответствующей организацией.

Альфред Адлер, 1909 г.{276}

Мы не разделяем устаревшее убеждение в том, что общее число культурных феноменов может быть выведено как продукт или функция созвездий «материальных» интересов. Однако мы полагаем, что с научной точки зрения было бы творческим и плодотворным анализировать социальные феномены и культурные события в особом свете их распространенности, для которой они экономически обусловлены. Это будет оставаться таким в течение обозримого будущего, пока этот принцип применяется с осторожностью и не скован догматическими пристрастиями.

Макс Вебер, 1904 г.{277}

I

Возможно, здесь следует упомянуть о другой форме конфронтации интеллектуального кризиса. Ибо один способ размышления, тогда невероятный, всецело должен был исключать причину и науку. Трудно измерить силу этого противодействия интеллекту в последние годы старого столетия, или даже, ретроспективно, оценить его силу. Многие из наиболее ратующих за него сторонников принадлежали к преступному миру или demi-monde интеллигенции и сегодня забыты. Мы склонны опустить моду «на оккультизм, некроманию, магию, парапсихологию (которая занимала умы некоторых ведущих английских интеллектуалов) и различные версии восточного мистицизма и религиозности, которые находились на периферии западной культуры. Неизвестное и непостижимое пользовалось большей популярностью, чем со времен начала романтической эры (см. «Век Революции», гл. 14, II). Мимоходом мы можем заметить, что мода на такие предметы, однажды распространившись в основном среди занимающихся самообразованием левых, теперь имела тенденцию двигаться резко в направлении политически правых. Ибо различные дисциплины больше не являлись, как они уже однажды были, потенциальными науками типа френологии, гомеопатии, спиритуализма, и другими формами парапсихологии, одобряемыми теми, которые скептически относились к обычному обучению истеблишмента, а представляли собой отказ от науки и всех ее методов. Однако в то время как эти формы обскуратизма и сделали некоторый вклад в сущность авангардных искусств (как, например, через живописца Кандинского или поэта В. Б. Йитса), их воздействие на естественные науки было незначительным.