Получалось, что масса внутренних и внешних варваров слишком велика и что прогресс должен оставаться только уделом меньшинства, сохранявшего цивилизацию лишь благодаря способности удерживать под контролем эту массу. Еще Джон Стюарт Милль сказал: «Деспотизм — это законный образ действий правительства, имеющего дело с варварами, если считать, что их конец принесет им облегчение»{22}.
Но существовала и другая, более глубокая дилемма, связанная с прогрессом. Куда, в действительности, он ведет? Следует ли признать, что глобальные завоевания экономики, победоносный марш передовой техники и науки, на которых он основывается во все возрастающей степени, являются действительно неоспоримыми, всеобщими, необратимыми и потому неизбежными явлениями? Следует ли примириться с тем, что предпринимавшиеся до 1870 года попытки задержать их или хотя бы замедлить становились все более слабыми и нереалистичными; что даже силы, направленные на сохранение традиционных обществ, уже пытались иногда делать это с помощью современных средств, подобно тому как проповедники буквальной истинности Библии используют в своей деятельности компьютеры и радиовещание? Следует ли признать, что политический прогресс, осуществленный в виде создания репрезентативных правительств, и моральный прогресс — в виде широко распространившейся грамотности и образования будут продолжаться и даже ускоряться? И приведет ли все это к продвижению цивилизации по тому направлению, в котором молодой Джон Стюарт Милль видел цель века прогресса: т. е. к миру, или к стране, которая стала лучше и известнее благодаря достигнутым наилучшим достоинствам Человека и Общества; приблизилась к совершенству; стала счастливее, благороднее, мудрее?{23}
К 1870-м годам прогресс буржуазного мира уже подошел к той черте, когда стали слышны более скептические и даже более пессимистичные голоса, усилившиеся благодаря ситуации, в которой мир оказался в том десятилетии и которую мало кто предвидел. Экономические основы развивавшейся цивилизации содрогнулись от внутренних толчков. После безудержной и беспримерной экспансии мировая экономика угодила в кризис.
ГЛАВА 2
ЭКОНОМИКА МЕНЯЕТ ОБОРОТЫ
Способность к комбинациям постепенно становится душой современной коммерческой системы.
Целью всякого слияния производственных и финансовых объектов должно всегда быть возможно большее снижение стоимости продукции, административных и коммерческих расходов, для получения наивысшей возможной прибыли путем исключения разрушительной конкуренции.
Бывают времена, когда развитие во всех областях капиталистической экономики — в области техники, финансовых рынков, торговли, в колониях — подходит к моменту, когда должно произойти чрезвычайное расширение мирового рынка. Мировая продукция в целом должна подняться на новый уровень и стать всеохватывающей по своей широте. Начиная с этого момента, капитал вступает в период бурного роста.
I
Выдающийся американский эксперт, делая обзор мировой экономики в 1889 г. (в этот год был основан Социалистический Интернационал), отметил, что этот период, начиная с 1873 года, был отмечен беспрецедентными возмущениями и депрессией мировой торговли. Он писал: «Самая примечательная и необычная особенность этого явления состоит в его всеобщем характере; оно распространяется как на те нации, которые были вовлечены в войну, так и на те, которые поддерживали мир; на те, которые имели устойчивую валюту, основанную на золоте, и на те, у которых валюта была неустойчивой; на те, которые жили в системе свободного товарного обмена, и на те, у которых товарный обмен был более или менее ограничен. Оно оказало серьезное воздействие как на старые государства типа Англии и Германии, так и на новые — Австралию, Южную Африку и Калифорнию (США); оно явилось чрезвычайно тяжелым бедствием как для жителей бесплодных Ньюфаундленда и Лабрадора, так и для населения солнечных, плодородных островов Индийского океана и Вест-Индии; и оно не принесло барышей даже специалистам игры на мировых фондовых биржах, получающих обычно наивысшие прибыли в периоды наибольшей неустойчивости и неопределенности в делах»{27}.