Как же обстояли дела с самой государственной властью, которую все еще представляли, в основном, монархии? В некоторых странах она обновилась, утратив многие старые признаки, присущие ей еще с давних времен: так произошло в Италии и в Германии и особенно — в Румынии и в Болгарии. В других странах, таких как Франция и Испания, правящие режимы сильно изменились после революций, гражданских войн и военных поражений; изменения произошли в период после Гражданской войны; в республиках Латинской Америки изменения правящих режимов происходили постоянно. Даже в старых монархических государствах, таких, как Великобритания, агитация сторонников республики была (или казалась) в 1870-х годах отнюдь не шуточным делом. Все громче становились националистические призывы. В таких условиях государство, пожалуй, вряд ли могло рассчитывать на безусловную поддержку и верность всех своих субъектов и граждан.
Так настало время, когда правительства, интеллигенция и деловые люди открыли для себя политическую важность иррационализма. Интеллектуалы писали, а правительства — действовали. «Тот, кто для обоснования своего политического мышления прибегает к пересмотру значения действенного начала человеческой природы, должен начать с преодоления собственной привычки к преувеличению разумности человечества», — так писал британский ученый, специалист в области политики Грэхэм Уаллас в 1908 году, понимая, что его слова являются эпитафией либерализму девятнадцатого века{91}. Теперь политическая жизнь стала переполняться ритуалами, символами и общественными призывами, откровенно обращенными к подсознанию. Поскольку старые (в первую очередь — религиозные) способы обеспечения чинопочитания, повиновения и верности пришли в негодность, возникла необходимость заменить их чем-то новым; так появились вновь изобретенные традиции, основанные на использовании как старых испытанных средств эмоционального возбуждения — блеска королевской власти, славы военных побед, так и новых — мощи империи и романтики колониальных завоеваний.
Дело это было непростое, и требовало, подобно выращиванию новых растений в саду, как постоянного ухода сверху, так и притока сил и роста — снизу. Правительства и правящие классы хорошо понимали, что они делали, учреждая новые национальные праздники — такие, как «День 14 июля» во Франции (с 1880 года) или церемонии чествования королевской власти в Британии, становившиеся все более сложными и пышными после их введения в 1880-х годах{92}. Официальные комментарии британской конституции, изданные после расширения избирательного права в 1867 году, показывали четкое различие между ее «эффективными» статьями, с помощью которых правительство осуществляло свою деятельность, и ее «парадными» разделами, предназначенными для воодушевления масс, которые должны были быть счастливы, выполняя волю правительства{93}. В городах (особенно в Германской империи) появилось множество каменных зданий и мраморных скульптур, с помощью которых власти стремились утвердить свою легитимность; эти творения отличались не столько художественными достоинствами, сколько помпезностью и дороговизной, обогащавшей архитекторов и скульпторов. Коронации монархов в Британии намеренно организовывались как политико-идеологические мероприятия, направленные на агитацию масс.