В поезде эти мысли по-прежнему его не оставляли. Они как бы окутывали его золотистою дымкой, сквозь которую лица окружающих казались далекими и смутными, и у него было такое ощущение, что, если он заговорит со своими попутчиками, они его просто не поймут. В состоянии такой рассеянности он пробудился на следующее утро к реальности душного сентябрьского Нью-Йорка. Когда он, направляясь к выходу с вокзала, сквозь тот же золотистый туман глядел на изнуренные зноем лица проходивших мимо пассажиров длинного поезда, одно из этих лиц неожиданно отделилось от общей массы, приблизилось и привлекло к себе его внимание. Он тотчас вспомнил, что это лицо молодого человека, которого он накануне видел у дверей Паркер-хауса, и заметил, как резко оно отличается от типической физиономии постояльца американской гостиницы.
То же самое поразило его и теперь, снова пробудив неясные ассоциации с чем-то виденным прежде. Молодой человек стоял, растерянно осматриваясь вокруг, словно иностранец, попавший во власть грубой стихии, жертвой которой становится каждый путешествующий по Америке, затем подошел к Арчеру и, приподняв шляпу, сказал по-английски:
— Если я не ошибаюсь, сударь, мы с вами встречались в Лондоне.
— Да, да, разумеется, в Лондоне! — с любопытством и участием воскликнул Арчер, схватив его за руку. — Значит, вы все-таки сюда приехали? — добавил он, бросая удивленный взгляд на умное худощавое лицо французского учителя юного Карфрая.
— Приехал, как видите, — слегка улыбнулся мосье Ривьер. — Но не надолго — послезавтра я возвращаюсь обратно.
Он стоял, держа рукою, аккуратно обтянутой перчаткой, легкий саквояж и испуганно, ошарашенно, чуть ли не умоляюще глядя на Арчера.
— Я подумал, сударь, раз уж мне посчастливилось встретить вас… не могу ли я…
— Я как раз хотел пригласить вас со мною позавтракать. Если вы зайдете за мною в контору, мы отправимся в один очень приличный ресторан неподалеку, в деловой части города.
Мосье Ривьер был явно удивлен и тронут.
— Вы очень добры, сударь, но я хотел всего лишь спросить вас, как мне найти какой-нибудь экипаж. Здесь нет носильщиков, и никто не хочет слушать…
— Да, наши американские вокзалы, разумеется, должны вас удивить. Если вы спросите носильщика, вам предложат жевательную резинку. Пойдемте, я постараюсь вам помочь, но вы непременно должны со мной позавтракать.
Молодой человек, несколько поколебавшись, рассыпался в благодарностях и не очень убедительным тоном отвечал, что, к сожалению, занят, однако, когда они наконец очутились на улице в относительно спокойной обстановке, спросил, не может ли он посетить Арчера днем.
Арчер, не слишком обремененный делами ввиду летнего времени, назначил ему час и записал адрес, который француз, сняв шляпу и еще раз поблагодарив, положил себе в карман. Проводив его на конку, Арчер отправился восвояси.
Точно в назначенный час мосье Ривьер явился в контору, чисто выбритый и причесанный, но по-прежнему с серьезным и озабоченным видом. Арчер был один у себя в кабинете, и молодой человек, прежде чем сесть на предложенный ему стул, с места в карьер заявил:
— Мне кажется, сударь, я видел вас вчера в Бостоне. Замечание было вполне невинным, и Арчер уже готов был ответить утвердительно, как вдруг что-то загадочное и в то же время многозначительное в пристальном взгляде гостя его остановило.
— Поразительно, просто поразительно, что мы встретились при таких обстоятельствах, — продолжал мосье Ривьер.
— О каких обстоятельствах вы говорите? — спросил Арчер, у которого мелькнула довольно банальная мысль, что его собеседник нуждается в деньгах.
Мосье Ривьер не сводил с него застенчивого взгляда.
— Я приехал сюда не за тем, чтобы искать себе место, как мы с вами в прошлый раз говорили, а по особому поручению.
— А! — воскликнул Арчер, мгновенно связав две их последние встречи. Он умолк, чтобы обдумать положение, вдруг представшее перед ним в новом свете, и мосье Ривьер тоже молчал, словно сознавая, что сказал уже достаточно.
— По особому поручению… — после долгой паузы повторил Арчер.
Молодой француз слегка развел руками, и оба молча смотрели друг на друга через письменный стол, пока наконец Арчер не предложил мосье Ривьеру сесть, и тот, усевшись на стоявший в дальнем конце комнаты стул, снова застыл в ожидании.
— Вы хотели поговорить со мной об этом поручении? — спросил наконец Арчер.
Мосье Ривьер наклонил голову.
— Не от своего имени — с тем, что мне было поручено, я справился сам. Я хотел бы — если вы позволите — поговорить с вами о графине Оленской.
Арчер уже некоторое время ожидал этих слов, но, когда он их услышал, кровь прилила ему к вискам, словно он зацепился за изогнутую ветку в чаще.
— От чьего же имени вы хотите это сделать? Мосье Ривьер, не дрогнув, встретил этот вопрос.
— Я мог бы сказать, что от имени графини, если б это не звучало некоторой вольностью. Быть может, лучше было бы сказать — во имя абстрактной справедливости?
Арчер иронически на него посмотрел.
— Иными словами, вы посланец графа Оленского? Теперь румянцем — только еще более густым — покрылось бледное лицо мосье Ривьера.
— Да, но меня посылали не к вам, сударь. Если я пришел к вам, то по совершенно иным причинам.
— Что дает вам право, принимая во внимание нынешние обстоятельства, выставлять какие-либо иные причины? — возразил Арчер. — Одно из двух — либо вы по сланец, либо нет.
Молодой человек задумался.
— Моя миссия окончена. Поскольку речь идет о графине Оленской, она потерпела неудачу.
— Ничем не могу вам в этом помочь, — таким же ироническим тоном отозвался Арчер.
— Без сомнения, но вы можете помочь в другом… — мосье Ривьер умолк; руки его, все еще аккуратно обтянутые перчатками, перевернули шляпу, он заглянул внутрь и снова перевел взгляд на Арчера. — Я убежден, сударь, что вы можете способствовать неудаче моей миссии также и у ее семейства.
Арчер отодвинул стул и поднялся.
— И, видит бог, я это сделаю! — воскликнул он. Заложив руки в карманы, он стоял, в бешенстве гляди сверху вниз на маленького француза, лицо которого, хотя он тоже встал, было все равно дюйма на два ниже уровня глаз Арчера.
Лицо мосье Ривьера покрылось его обычной бледностью — бледнее он, казалось, стать уже не мог.
— Какого черта вы вообразили, — гневно продолжал Арчер, — поскольку, как я полагаю, вы обращаетесь ко мне по причине моего родства с госпожою Оленской, что я придерживаюсь мнения, противоположного мнению ее семьи?
Некоторое время единственным ответом мосье Ривьера оставалась перемена в его лице. Застенчивость его сменилась глубоким отчаянием — обычно такой живой и находчивый, он едва ли мог показаться более беспомощным и беззащитным.
— О, сударь…
— Не понимаю, почему вы явились ко мне, когда есть множество людей, гораздо более близких графине, и почему вы вообразили, что я буду менее глух к доводам, с помощью которых вы должны были, очевидно, на нее воздействовать.
Мосье Ривьер встретил эту атаку с обезоруживающим смирением.
— Доводы, которые я намерен перед вами выдвинуть, сударь, принадлежат мне, а не тому, кто меня послал.
— В таком случае у меня еще меньше оснований их выслушивать.
Мосье Ривьер снова оглядел внутренность своей шляпы, словно раздумывая, не содержится ли в этих последних словах достаточно откровенного намека на то, что ему следует надеть ее и удалиться. Затем, внезапно преисполнившись решимости, сказал:
— Сударь, позвольте мне спросить у вас одну вещь. Считаете ли вы, что я не вправе находиться здесь? Или, быть может, по-вашему, вопрос уже решен?