— Спасибо. Мои родители обычно снимали зимой виллу на Капри. В нынешних обстоятельствах, полагаю, это будет звучать нелепо, но я люблю Италию.
— Я тоже, хотя сейчас любить ее трудно.
— Хотите коньяка? — Фон Риттер достал фляжку из кармана на бедре и отвинтил крышку. — Это «Мартель». Германия может уничтожить Францию, но только чтобы получить ее виноградники.
— Спасибо.
Фаусто отпил глоток, потом снова прислонился к дереву.
— Мне нужно было выпить, — произнес он, возвращая фляжку фон Риттеру, который тоже отхлебнул из нее.
— Вы не родственник покойного социалиста Франко Спада?
— Я его сын.
— Я подумал, что мне знакомо ваше имя. Очень плохо, что ваш отец был убит. Судя по всему, что я слышу, эта чертова война закончится тем, что все мы окажемся при социализме, если не при коммунизме. У вашего отца было хорошее видение истории, лучше, чем у кайзера.
— Возможно. В политических вопросах я не соглашался с ним.
— Ах вот как? Так вы не социалист?
— Это утопия.
Фон Риттер посмотрел на него изучающе.
— Возможно, у нас есть общие друзья в Риме. — Он назвал несколько аристократических имен.
— Да, я знаю их, — ответил Фаусто.
— Если чему-либо в Европе и суждено спастись, то это будет зависеть именно от таких людей, как вы и я.
Фаусто закрыл глаза:
— Вероятно.
— От людей нашего класса…
Моросил бесконечный дождь.
— Я приставил к пленным небольшую охрану, — продолжал фон Риттер, — и не только потому, что у меня нет достаточного количества солдат, чтобы охранять их, но и потому, что они сами не хотят бежать. Поэтому вполне возможно, что если один из них захочет убежать сегодня ночью, у него будет великолепная возможность это сделать. Я вижу, вы очень устали. Я дам вам поспать. Спокойной ночи, лейтенант.
Он встал. Фаусто открыл глаза и посмотрел на него.
— Говорят, — произнес фон Риттер, — в Москве побеждает Ленин. Говорят также, что на стенах домов в Милане и Турине висят плакаты: «Да здравствует Ленин!» То же самое происходит и в Германии. Лейтенант, не только ваши политические лидеры — идиоты. Спокойной ночи, — он улыбнулся, — и счастливого пути!
Он пошел под струями дождя. Фаусто глядел вслед, и его сердце наполнилось волнением, которое вытеснило усталость. Фон Риттер на секунду остановился, видимо, чтобы сказать что-то часовому, стоявшему на расстоянии нескольких метров. Тот козырнул, и фон Риттер двинулся дальше. Часовой повернулся к Фаусто спиной, прислонился к дереву и спустил с плеча винтовку.
Фаусто оглянулся. Он был на самом краю лагеря, и ближайший часовой находился в двадцати метрах от него. Он тоже стоял лицом к пленным, сидевшим в грязи, большинство из них спало.
Может, ему это показалось? Или фон Риттер действительно предложил ему бежать? А если это ловушка? Но подобное представлялось ему бессмысленным…
Фаусто поднялся на ноги, наблюдая за часовым. Тот продолжал стоять к нему спиной. Если Фаусто пойдет на юг, он обязательно доберется до побережья Адриатики, если, конечно, не встретит вражеских патрулей. Оттуда он сможет нанять лодку до Венеции… Фон Риттер открыл дверцу клетки! Среди всех парадоксов этой безумной войны этот был самым безумным. Фаусто все дальше и дальше уходил от лагеря и не мог сдержать хохота.
Вскоре после начала войны княгиня Сильвия предложила итальянскому правительству превратить ее дворец на улице Корсо в госпиталь для раненых солдат. Правительство, ощущавшее острую нехватку медицинских учреждений для лечения все возрастающего числа раненых, с готовностью приняло это предложение, тем более что княгиня сказала, что оборудует госпиталь за собственные деньги. Сто пятьдесят кроватей были привезены в старинное здание, из них сотню поместили в мраморной галерее. Тем временем княгиня обратилась к жительницам Рима с призывом записываться добровольно в сестры милосердия, чтобы помогать нанятым ею сестрам-профессионалкам. Результат был ободряющий: пятьдесят римлянок в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет соглашались на эту работу, и женщины из высшего света опоражнивали судна и мыли полы рядом с домохозяйками, секретаршами и ассистентками дантистов. Среди ужасающего беспорядка, непрофессионализма и коррупции, отличавших итальянскую военную систему, госпиталь княгини Сильвии был одним из немногих образцов чего-то, что работало на самом деле.
В один из первых дней ноября она сидела в вестибюле и вместе с тремя другими женщинами сматывала бинты, когда открылась парадная дверь и на пороге показался молодой офицер.