— О, Моррис, — шепнула мужу Барбара, взяв его за руку. — Это такое волнующее зрелище! Удачи тебе, дорогой!
Она поцеловала его в щеку, в этот момент три камеры на штативах начали с различных точек снимать сцену, а главная камера, с которой работал известный шведский оператор Нильс Свенсон, на тележке медленно поехала по направлению к Распутину, возлежавшему на диване в стиле Людовика XV.
— Все разговаривают! — закричал фон Гаштайн. — Все беседуют! Вы говорите о войне, о царе, царице, о Распутине… Это семнадцатый год… Говорите… вот так! Графиня Голицина — засмейтесь… вот так, но не слишком, выдайте нам утонченный декадентский смех. СТОП!
Он завопил так громко, что Барбара в буквальном смысле слова подпрыгнула. Фон Гаштайн вскочил со своего полотняного кресла и ринулся на площадку.
— Разве так смеются? — закричал он в ярости на побелевшую от страха актрису, игравшую графиню Голицыну. — Я сказал, — декадентский смех! Утонченный, усталый смех! Ты считаешь, что утонченный и усталый смех — это значит задрать голову и вопить, как ослица? Ты думаешь, графиня может так смеяться? Я показал тебе на репетиции, как надо смеяться! Пятьдесят, сто раз я показывал это вам всем! Как тебя зовут?
— Графиня Голицына, — дрожа, ответила девушка.
— Безмозглая шлюха, как твое настоящее имя?
— Винифред Джонс.
— Винифред Джонс, — отличное вульгарное имя! Как я получил актрису высшего разряда с таким вульгарным именем? Откуда ты?
— Канзас-сити, штат Миссури.
— Канзас-сити? — завопил фон Гаштайн. — И что, шлюха по имени Джонс из Канзас-сити должна знать, как играть графиню! Грязная потаскушка, ты уволена! Убирайся с площадки. Убирайся! Проститутка!
Девушка разразилась рыданиями и убежала из павильона. Барбара была поражена:
— Моррис, но ты не можешь позволить ему так обращаться с людьми!
— Что я могу сделать? Он гений!
— Гений? Вздор какой! Он чудовище!
— Тишина! — взревел фон Гаштайн, бросив свирепый взгляд на Барбару. — Миссис Дэвид, я хочу напомнить вам, что на моей площадке никому, кроме режиссера, не разрешается разговаривать!
Барбара вся кипела от гнева:
— Извините, мистер фон Гаштайн, но я хочу напомнить вам, что мой муж является продюсером этой картины. Я также хочу напомнить вам, что это актеры и живые люди, к которым надо относиться с определенным вниманием и уважением!
У фон Гаштайна от ярости глаза чуть не вылезли из орбит. Он бросил свой рупор и сбежал с помоста.
— Я ухожу! — заорал он. — Ухожу навсегда! Я отказываюсь подчиняться приказам всяких буржуа. Найдите себе ковбоя, чтобы он поставил вам этот кусок дерьма.
— Вилли! — закричал Моррис. — Ну вот, ты добилась своего, — прошипел он жене и кинулся за режиссером. — Вилли, все мы нервничаем, давай не будем пока сходить с ума… Давай поговорим…
Пока Моррис и Вилли кричали друг на друга, Барбара уселась в кресло, а Сонни — любимый пудель Лауры Кайе выскочил из рук ее костюмерши, подбежал к «пауку» (одной из мощных электрических розеток на полу сцены), поднял перед ним ногу и помочился. Посыпались искры, половина ламп погасла, а визжащий пуделек был отброшен на середину сцены, где с перепугу цапнул Распутина за лодыжку. Майлс Пирсон завыл, чтобы привели доктора и сделали ему укол против бешенства, а Лаура устроила истерику из-за своего песика и потребовала послать за ветеринаром.
К концу дня, когда Вилли наконец нехотя согласился вернуться к съемкам, были отсняты всего несколько футов пленки. Бухгалтер Морриса подсчитал, что потерянный съемочный день стоил «Дэвид продакшнз» одиннадцать тысяч четыреста семьдесят восемь долларов, включая сюда гонорар доктора и ветеринара.
Но это было только начало неприятностей Морриса.
Спустя три дня, ночью, его разбудил телефонный звонок: звонил германский гений, который находился в тюрьме. Соседи фон Гаштайна, встревоженные приглушенными воплями, доносившимися из подвала дома Вилли, позвонили в полицию. Полицейские обыскали здание и в подвале обнаружили обнаженную актрису, привязанную к стулу. На подвальных стенах висела внушительная коллекция венгерских плеток, хотя Вилли удовлетворял свои садомазохистские прихоти не тем, что хлестал девушку, а тем, что вырывал у нее волосы прядь за прядью. Полиция также обнаружила у него большое количество порнографических открыток, которые могли бы составить целую библиотеку. Вилли выражал негодование по поводу своего ареста, называя его нарушением «гражданских прав».