Улыбка с лица Эрики исчезла.
— Ты ведь не можешь считать меня непривлекательной.
— Вы же сами знаете, что вы — одна из самых красивых женщин в мире. Я бы отдала все, чтобы выглядеть так, как вы. Но… — она перевела дыхание, — я люблю мужчин.
Эрика закурила сигарету.
— Бьюсь об заклад, Шанель пошла бы со мной в постель, — сказала она, выпуская дым.
— Я — не Шанель. Я — Габриэлла. Если я начну свою карьеру таким образом, это будет… Я не знаю. Все не так.
Эрика уставилась на нее и почти целую минуту не отводила взгляда. Потом она расхохоталась:
— Черт возьми! Вот мое везение. Я открываю гения, а она стоит на своем. Ладно, дорогуша. Я отказываюсь от тебя в части постельных дел. Наши отношения станут чисто деловыми. Но я думаю, что таким образом скидка, которую ты собираешься делать на мои заказы, удвоилась.
Габриэлла с облегчением вздохнула и наполнила оба бокала.
— Я только сейчас осознаю, что я действительно в бизнесе!
— Как ты назовешь свой салон?
— О, я придумала ему название много лет тому назад, когда я еще была ребенком и управляла воображаемым салоном модной одежды в Париже. Он будет называться «Салон Габриэллы».
— Гм. Не очень оригинально, но в точку. Тогда выпьем. За «Салон Габриэллы»!
— За «Салон Габриэллы»!
Габриэлла выпила вино и почувствовала себя согревшейся, счастливой и относительно целомудренной.
Большинство воротил кинобизнеса прилагало огромные усилия, чтобы хоть как-нибудь скрыть свое скромное еврейское происхождение. Побуждаемые своими социально амбициозными супругами и вынужденные жить во времена довольно распространенного антисемитизма, они тратили свои миллионы на роскошные имения и на приобретение произведений импрессионистского искусства либо на то, чтобы в их образе жизни не оставалось и следа местечковости, по крайней мере в тех случаях, когда они появлялись на приемах и званых обедах. Они говорили о кино на профессиональном языке, играли в гольф, лечили свои язвы, спали со своими любовницами, но почти не говорили о Лоуер Ист-сайде.
Моррис Дэвид в этом смысле был исключением. У него тоже было имение и импрессионистская картина, которая при нажатии кнопки поднималась, открывая объективы кинопроекторов. Ему досталась жена с хорошим вкусом, о которой он говорил, что она — его судьба. Но Моррис любил вспоминать об улице Хестер. И на самых блестящих званых обедах в Беверли-хиллз, когда напоказ выставлялись самые крупные бриллианты, ему доставляло удовольствие нарушать это шоу, произнося на идиш разные выражения времен своей юности, и чем они были круче, тем больше ему нравилось щеголять ими. Эти грубые изречения, небрежно оброненные на официальном обеде, обычно вызывали гомерический хохот и превращали самого напыщенного воротилу кинобизнеса в объект насмешек. Его жена обычно притворялась, что не понимает ни слова, а все присутствовавшие неевреи выглядели понимающе смущенными. Барбара уже давно не пыталась останавливать его грубости на идиш. Какими бы ни были его недостатки, а их у него было много, она знала, что он обладал теплым и щедрым сердцем. Поэтому, когда Габриэлла спросила свою тетю, не обидится ли Моррис, если она попросит у него денег взаймы, Барбара ответила:
— Конечно нет. Почему он должен обидеться?
Моррис немедленно откликнулся на ее просьбу. Он любил Габриэллу и с большой теплотой относился к памяти ее деда Виктора, который финансировал его первый фильм много лет тому назад. Габриэлла рассказала ему о своих планах, о роли Эрики в этих делах и о своей мечте создать свой салон. Он внимательно выслушал ее, попыхивая сигарой, а потом спросил:
— Сколько тебе нужно?
— Огромную сумму, — выпалила она.
— Я кручусь в кинобизнесе, что значит «огромная сумма»? Сколько?
— Двадцать пять тысяч долларов.
— Это столько, сколько дядя Дрю пытался тебе дать на Рождество шесть лет тому назад, а ты бросила чек ему в лицо?
— Я бы и снова это сделала! — сказала она.
Он улыбнулся:
— Хорошо. Я бы тоже так сделал.
Он поднялся, подошел к своему письменному столу и выписал чек. Он принес его и подал Габриэлле. Чек был на тридцать тысяч долларов.
— Но, дядя Моррис, я же просила только на двадцать пять…
— Пять тысяч сверху — это мой подарок. Используй их для того, чтобы сделать салон уютным. Fun drek ken men kayn koyletsh mit flekhten.
— Что это означает?
— Из дерьма не сделаешь конфетку.
Она рассмеялась, обняла и поцеловала его.