Фаусто вошел в магазин Паоло. Внутри элегантного салона все было как прежде. Казалось, что время остановилось. На стареющем продавце по-прежнему были брюки в полоску и визитка, как будто в сотне километров к югу от Рима не шли ожесточенные действия этой невероятно кровавой войны, в которой немцы с неожиданной жестокостью и упорством сдерживали высадившихся на полуострове англичан и американцев, не давая им продвинуться.
Продавец кивнул Фаусто, направлявшемуся в офис своего тестя. Паоло, которому к тому времени было за восемьдесят, взглянул на входящего.
— Фаусто! Как приятно тебя видеть… — начал он.
— Вы сможете быстро сложить в чемодан самые дорогие вещи? — прервал его Фаусто, прикрывая за собой дверь.
— Зачем?
— Немцы будут здесь через полчаса, чтобы арестовать вас и конфисковать все содержимое магазина. Так что быстро! Мне об этом только что сказал один приятель из штаба полиции. Поторопитесь, я вывезу вас на своей машине в Ватикан. Там вы будете в безопасности. Тони о вас позаботится.
Паоло оставался спокойным.
— Так, значит, это наконец произошло, — сказал он. — Ну я-то знал, что это грядет.
Он вынул из стола четыре кожаных мешочка, потом надел пальто и вышел из офиса. Фаусто шел за ним. Он видел, как тесть что-то сказал одному из продавцов. Затем он прошел за ним к сейфу.
— Я велел им упаковать драгоценности и идти домой, — объяснил Паоло. — Почему все должно доставаться немцам? Кроме того, эти драгоценности понадобятся нам самим, чтобы жить на что-то. Я полагаю, мне в Ватикане придется пробыть долго?
— Кто знает? Но поторопитесь.
— Да-да… только не подгоняй меня.
Он выдвинул из сейфа несколько стальных ящичков и стал вынимать оттуда ожерелья, браслеты, кольца, серьги, броши. Фаусто наблюдал, как бриллианты, сапфиры, рубины, изумруды стекали в кожаные мешочки.
— Здесь, должно быть, целое состояние, — прокомментировал Фаусто.
— Примерно на тридцать миллионов лир.
Когда мешочки наполнились, Паоло запер сейф. Продавцы ушли, опустив на окна жалюзи. Один из них написал «Закрыто на ремонт» на кусочке картона и приклеил его к стеклу. Паоло завернул распухшие мешочки в газету. Он сунул пакет под мышку и прижал его рукой, оглядел в последний раз магазин, которым руководил так много лет. Потом сказал:
— Все равно бизнес стал никудышным. Пошли.
Через пять минут после того, как они отъехали, прибыли немцы.
Его святейшество Папа Пий XII, в прошлом кардинал Еугенио Пачелли, держал в руках бриллиантовое ожерелье и разглядывал его при свете настольной лампы в своем кабинете в Апостольском дворце.
— Оно великолепно, — сказал он кардиналу Антонио Спада, который сидел напротив него. — Как вы думаете, сколько оно может стоить?
Тони от неловкости заерзал в кресле. Все эти годы, с тех пор как он стал священником, он не любил присущую церкви тайную страсть к материальным ценностям этого мира. Происходящее сейчас не было исключением.
— Синьор Монтекатини три года назад купил его у герцогини Сермонета. Тогда он заплатил ей три миллиона лир. Сейчас оно стоит намного дороже.
— Да, конечно, ведь все боятся бумажных денег. А синьор Монтекатини действительно хочет передать его в дар папской сокровищнице? Какая высшей степени щедрость с его стороны! Конечно, мы предложили бы ему убежище в любом случае, но после такого прекрасного подарка он — наш почетный гость. Позаботьтесь о том, чтобы его удобно разместили. Моему лорду-кардиналу известно, как нас огорчает расистская политика немцев по отношению к евреям, и мы будем делать все, что в наших силах, чтобы защитить итальянских евреев. Но ведь мы не можем предоставить убежище каждому еврею в Риме. Сколько у нас их сейчас?
— Предположительно около ста, святой отец.
— Ну что же, мы должны быть осмотрительными, или наши запасы истощатся. Я думаю, с этого момента мы должны стать очень разборчивыми в отношении тех, кому мы предоставляем приют. Безусловно, то, что мы принимаем любого, вызовет у немцев крайнее неудовольствие, а поэтому мы не должны обострять отношения с ними. Но конечно, каждому такому же щедрому еврею, как синьор Монтекатини, будет оказано предпочтение. А вот этот крупный бриллиант в центре особенно красив, правда?