Первая возможность, как мы уже видели, была не просто трудной технически для тех, у кого не было минимума вступительной платы за собственность или образование, но просто глубоко неприятной. Введение чисто утилитарной системы индивидуализма в общественное поведение, теоретически оправданные джунгли анархии буржуазного общества с его лозунгом «каждый за себя, а дьявол выбирает самого несчастного» — становился для людей, воспитанных в традиционном обществе, беспричинное зло. «В наше время, — говорил один несчастный силезский ткач, который в 1844 г. принимал участие в восстании{168}, — люди изобрели прекрасные уловки для того, чтобы испортить и разрушить друг другу жизнь. Но, увы, никто не вспоминает седьмую заповедь, которая внушает следующее: «Не укради». Не вспоминают они и о толковании этой заповеди Лютером, который говорил: мы будем любить и бояться Бога, так что мы не сможем забрать у ближнего ни собственность его, ни деньги, ни завладеть ими обманом и мошенничеством, но наоборот, мы должны помогать ему стеречь и приумножать его имущество». Так говорил человек всем тем, кто оказался вовлеченным в пучину, в которой действуют адские силы. Они не просили о многом. (Богатые привыкли относиться к бедным с милосердием, и бедные жили легко, потому что в те времена низшие классы нуждались в меньшем, чем сегодня».) Но даже это скромное место в общественной жизни сегодня у них отняли.
Отсюда их сопротивление даже самым рациональным нововведениям буржуазного общества, поскольку во всех них присутствовало антигуманное начало. Сельские помещики вводили спинхэмлендскую систему, а работники цеплялись за старую систему земельных отношений, хотя с экономической точки зрения она была проигрышной. Как средство, облегчающее нищету, христианское милосердие было более чем бесполезным, как видно на примере папских владений, в которых оно процветало. Но оно было популярно не только среди богатых, которые опирались на христианство как на защиту против зла равноправия (предложенного теми мыслителями, «которые утверждали, что природа создала людей с равными правами, и социальные различия появились исключительно потому, что это основано на общественной пользе»{169}), и бедняки были поборниками христианства, будучи глубоко убеждены в том, что имеют право на крохи со стола богачей. В Британии существовало глубокое расхождение во мнениях, разделившее средний класс, среди которого появились сторонники «братских обществ», рассматривавшие их только как форму личной самостоятельности и помощи бедным, и бедных, которые рассматривали их, в свою очередь, как общества с праздничными митингами, церемониями, ритуалами и фестивалями в ущерб экономическому состоянию общества.
Это сопротивление только усилилось противостоянием даже буржуазии, таким сторонам личной свободной конкуренции, которая не приносила пользы. Никто не был так привержен индивидуализму, как крепкий американский фермер и промышленник, ни одна конституция не противопоставляла так одного человека другому, и их юристы также верили в то, что федеральное законодательное запрещение детского труда — это посягательство на свободу. И никто, более чем американские предприниматели, не находились под такой надежной защитой в делах своего бизнеса. Новая техника была главным достижением, способным принести доход в частном предприятии при свободном соревновании. Но для того, чтобы уничтожить ее, поднялись не только рабочие-луддиты, их поддержали мелкие предприниматели и фермеры в своих районах, так как и они полагали, что те, кто использует технику, отнимает у человека средства к существованию. Фермеры обычно отдавали свои машины восставшим, а те крушили их; тогда правительству пришлось выпустить грозный циркуляр в 1830 г., в котором подчеркивалось, что техника находится под защитой закона, как и любая другая разновидность собственности{170}. Колебания и сомнения, с которым новый предприниматель начинал выполнять свою историческую задачу разрушения старого социального и морального порядка, укрепляло осуждение бедняков.
Конечно, находились рабочие, старавшиеся изо всех сил пробиться в ряды среднего класса или хотя бы следовать правилам бережливости, самостоятельности и самосовершенствования. Поучительная и дидактическая литература радикализма среднего класса, умеренные движения и старания протестантов являлись всем для тех людей, чьим Гомером был Самуэль Смайлз. Подобные органы привлекали и воодушевляли честолюбивых молодых людей. В 1843 г. была открыта Семинария Райтон Темперанс, предназначенная в основном для юношей — работников хлопкопрядильных заводов, которые давали обязательство не пить, не играть в азартные игры и обладали хорошим характером; за двадцать лет выпустили пять мастеров хлопкопрядильных станков, одного священника, двух российских предпринимателей с хлопкопрядильных предприятий, а многие другие заняли уважаемые посты предпринимателей, надзирателей, главных механиков, дипломированных школьных учителей или стали респектабельными владельцами магазинов{171} Естественно, такое явление было менее характерным вне англосаксонских стран, где попасть из рабочего класса в более высокие слои общества было еще труднее. Нелегко было и в Британии, да и моральное и интеллектуальное влияние радикалов среднего класса на квалифицированных рабочих было слабее.