К нему мы тоже в этот момент отнеслись снисходительно. Приезжий. Колька Сопеля только и сказал:
– Провод-то как раз есть. За деревней столбики стоят, а на них написано: «Не копать! Кабель правительственной связи!» Там не шутка. Там провод толщиной в два моих кулака. Сам видел.
Географ почесал затылок и ничего не ответил.
Все эти события: и кража, и разборки с моим прозвищем, – оставили нехороший осадок. Я был в трансе. Купить новый велосипед, не было никакой возможности. А пойти и обвинить Маратку в краже мне не позволяли принципы, полученные в общении со взрослыми. Не пойман, не вор. Я Маратика на своей «Чайке» не видел.
В общем, беда. Из-за «Чайки» разборки аж до самого Брежнева. И ребят подвел. Кто теперь рассказы о походе напишет? В то время мне думалось, что писать сочинения и рассказы о всем происходящем в отряде, классе и школе лучше других умею только я. Может быть, это было не так, но первенства никто не отбирал.
Я очень расстроился. И пошел погоревать к другу и племяннику Шурке Куликову. Шурка бывал всяким, но чаще добрым и покладистым увальнем с врожденным дефектом речи, особо проявлявшемся на уроках.
Мы сидели на скамейке около Шуркиного двора.
– Не поеду я с вами! – отрешенно выдохнул я.
– Не ной, – вдруг сказал Шура по прозвищу Кока. – У меня рама есть. У Мазина я видел руль и на куче колесо переднее. Ржавое только.
Наверное, хитрее и преданнее друга, чем Шурка, у меня в детстве не было. Уж такой он был. И своего не упустит, но и меня никогда в беде не бросал.
К вечеру Кока приволок в мой двор раму. Мазин руль и колесо. Заднее колесо с кареткой принес Колька Репин. У Сереги Долганова нашлась седушка. В ней была повреждена одна пружина и потеряна гайка, но папа пообещал посмотреть в своих запасах.
Еще папа помог вулканизировать камеры. К ночи в углу двора был по частям свален весь велосипед. Теперь предстояло его ошкурить, смыть ржавчину, размочить в соляре цепь, перебрать и смазать солидолом каретки, собрать и покрасить.
Утром следующего дня, часов в семь, явился Шурка с банкой керосина.
– Вот. У бати попросил. Надо цепь сюда засунуть, тогда она гнуться начнет. И ты краски раздобыл?
Я про краску у взрослых не спрашивал, но знал, что под навесом у отца стоит старый шкаф. И в этом шкафу папа хранит все: ключи, запчасти, инструменты, краску, кисти и многое другое.
В деревне уж так повелось, что в зеленый цвет красили опалубленные дома и штакетины палисада. Свинцовым суриком мазали железные крыши. Кто-то когда-то сказал деревенским, что свинцовым суриком красят корабли, и те годами не ржавеют от соленой воды. На покраску полов в доме покупалась желтая темная или желтая светлая краски. Этих красок всегда покупали чуть больше. На всякий случай. Зато в минимальных количествах приобреталась синяя и белила. Этими колерами покрывали рамы окон и ставни. Мы на синюю и не рассчитывали. У нас желтой было полбанки.
На следующее утро подсохшую раму положили на землю и стали разбирать механизм большой звездочки. Около места сборки велосипеда в траве и пыли валялись отвертки, гаечные ключи, ножовка по металлу, стояло ведерко с техническим вазелином. Только заржавевшие гайки не поддавались юным механикам. Мы с Шуркой и Серегой уже сильно вымазались, успели сбить казанки пальцев в кровь, но в ремонте не продвинулись ни на йоту. Колька побежал домой. И вернулся с «русским ключом». Отец ему посоветовал. Под напором молотка и зубила ржавые гайки сдались.
После этого последовало несколько рассказов, как Колька отворачивал русским ключом такие огромные ржавые гайки, для которых другого ключа вообще не придумали. Потом вспомнили случаи, как кто-то ремонтировал велосипеды и забывал затянуть гайки на колесах. У таких случались аварии.
Ближе к вечеру сборку велосипеда мы закончили. Шурка, Колька и Серега уселись на бревно под воротами.
– Маслица бы сейчас, – сказал Кока, немного покрутив рукой цепной механизм.
О том, что Шурка говорит про технический вазелин, я не подумал. Наоборот его вздох воспринял, как простое желание поесть чего-нибудь вкусного. Семья у Шурки жила небогато. И сливочного масла они покупали редко. А у нас открытая пачка крестьянского масла всегда лежала на верхней полке новенького холодильника «Юрюзань». Я не поскупился. Отрезал половину. Кока увидел на тетрадном листочке масло, встал и ушел к себе. Через пять минут он вернулся с половиной теплого домашнего каравая. От только что снятого с листа хлеба шел непередаваемый аромат. Кушать захотелось мгновенно.