— Да, не, Инесса права, — поддержал я сестру. — Странно это. А вообще новости с фронта есть?
Новостей не было, кроме тех, что мне рассказал десятник. Птолемеи, почувствовав безнаказанность, начали наносить ракетные удары по складам дружины Мономахов, лишая нас снабжения. А басилевс всего лишь поговорил с архонтами обоих воюющих кланов, а архонт Птолемеев отказался даже на личную аудиенцию ехать, мотивируя это тем, что его жизни может угрожать опасность. С нашим архонтом он тоже общаться не захотел. Подробности беседы не разглашались, но было понятно одно: басилевса по-прежнему что-то удерживает от решения проблемы силовым методом.
Следующим утром тоже новостей было немного. Пока я ехал в машине, слушал радио. Передали заявление архонта Птолемеев. Дескать, он желает прекратить боевые действия, но Мономахи якобы не хотят останавливаться и продолжают вести наступление на юге, пытаясь взять под свой контроль несколько кварталов, принадлежащих, как политии, так и клану Птолемеев. Я слушал это, и у меня складывалось ощущение, что мне вешают на уши лапшу — настолько всё это выглядело нелепо. От возмущения просто не было цензурных слов.
Заслушавшись радио, я даже опоздал к началу занятий. В холле меня встретили два юнца, одетые в зелёную армейскую форму и кепи. На их плечах красовались нашивки с гербом клана и эмблемой гимназии — голубем, несущим свиток. Один из парней сообщил, что я должен пройти в зал собраний, где выступает директор.
Зал оказался полон народу, но директора ещё не было. Он явился спустя минут пять после того, как я занял свободное кресло.
Директор — высокий мужчина лет пятидесяти с орлиным носом и седеющей бородкой — произнёс целую речь о том, что наш клан находится в опасности, и мы обязаны защищать наш суверенитета от посягательства враждебной филы, решившей установить в ВКП собственные порядки. После этого он объявил о создании так называемого отряда эфебов, куда будут призваны гимназисты.
Призывались туда не все. Данное мероприятие было обязательным только для юношей-этайров старше семнадцати лет. Девушки, граждане и князья тоже могли вступить в отряд, но на добровольной основе и лишь с разрешения предводителей их родов. Всем участникам боевых действий были обещаны соответствующее жалование, упрощённые экзамены и освобождение от армейских сборов на целый год. Остальных же ждала обычная школьная программа.
Гимназия оказалась чем-то вроде пункта призыва, а этайры, как всегда — самыми крайними.
Или, возможно, самыми везучими. Когда мы с одноклассниками встретились на перемене за столиком, оказалось, что все, кто остались (а осталось из семнадцати человек девять, включая меня), как один, рвались в бой. Парни твёрдо вознамерились получить разрешение родителей и завтра же записаться добровольцами.
Даже Зоя, когда мы встретились после собрания, выразила желание пойти воевать с Птолемеями, но она-то знала, что отец её ни за что не отпустит, поэтому даже не надеялась попасть в отряд эфебов.
Я тоже не собирался отсиживаться. И деньги тут играли самую малую роль, хотя раньше воевал лишь ради них. Я сам удивлялся тем переменам, которые произошли в моём сознании. Ведь когда у тебя в руках огромное состояние, а условия жизни такие, каким только позавидовать можно, взгляд на многие вещи меняется. Те гроши, ради которых прежде ты рисковал собственной задницей, перестают иметь хоть какую-то ценность.
Теперь для меня другое было в приоритете — свобода и жизнь. За последние месяцы я понял, кто такие Птолемеи и какие порядки они, придя к власти, собираются насадить, и хорошо знал, чем они промышляют и каким подонкам покровительствуют. По поводу других кланов я тоже не питал иллюзий. Всем, кто получает власть, рано или поздно приходится запачкать руки — это было моё глубокое убеждение ещё из прошлой жизни. Но одно дело — твой клан, другое — чужой, который начнёт нам устанавливать собственные порядки и диктовать свою волю. Просто зло брало, когда об этом думал.
Но главным было даже не это. Однажды Птолемеи уже пытались меня убить, а значит, если эти скоты придут власти, если моя семья и мой клан прогнутся под них, мне не придётся спать спокойно в собственном доме. Я окажусь одним из первых, над кем Птолемеи учинят расправу, только теперь официально. И чтобы этого не случилось, я должен был драться.
У меня имелись боевой опыт и сила побольше, чем у многих. Будь я прежним Костей Златоустовым, который ничего не знает и ничего не умеет, пожалуй, действительно стоило бы отсидеться, но учитывая все обстоятельства, мне просто непозволительно было торчать за партой, как последний школьник, когда моя родня бьётся на смерть с захватчиками. Пришло даже ощущение какой-то общности что ли... хотя возможно, оно осталось от прежнего владельца данного тела, как и некоторые другие эмоции.
Вот только не все мои родственники имели такую же решимость. Евсевий, например, наоборот, симпатизировал нашим врагам. И если это действительно так, то он должен был поплатиться за предательство. Именно поэтому сегодня вечером я собирался встретиться с дядей Андреем и обсудить с ним данную проблему.
Когда я ехал домой, услышал вдалеке автоматную стрельбу. Это могло говорить только об одном — бои начались уже рядом с акрополем. За ужином об этом тоже зашла речь, и мачеха сообщила, что оказывается, чья-то дружина сегодня атаковала отряд, блокировавший восточную заставу. Чем дело закончилось, Ирина не знала, но к вечеру стрельба стихла, и лишь вдалеке время от времени по-прежнему ухали артиллерийские орудия.
Инесса, Саша и Леонид разошлись по своим комнатам, а мы с Ириной остались за столом одни.
— Ты что-то хотел спросить? — поняла она.
— Я хотел поставить тебя в известность, что в ближайшие дни присоединюсь к отряду эфебов, который набирают у нас в гимназии.
— Ах вон оно что, — Ирина скривила рот. — А зачем? Тебя призывать не станут.
— А я пойду добровольцем. От тебя мне требуется письменное согласие.
Ирина нахмурилась:
— И куда тебя несёт? Зачем? Ты — главный наследник.
Я ожидал, что мачеха легко меня отпустить, ведь, казалось бы, какая ей разница? Более того, если меня убьют на войне, то её сын унаследует всё состояние деда и должность предводителя. Разве не это она хотела? Или Ирина снова пыталась выглядеть в глазах рода хорошей матерью?
— Тебе-то не всё равно? — заявил я прямо.
— Мне-то... — Ирина задумчиво хмыкнул.
— Не стоит претворяться. Мы тут одни, а передо мной заботливую мамашу не надо строить. От тебя многого не требуется. Просто напиши письмо, поставь подпись и печать.
— Я-то могу написать... Но поговори прежде с Фёдором Васильевичем, хорошо?
— Тебя так волнует, что подумают старейшины?
— Если ты собираешься стать предводителем рода, тебе всегда придётся действовать с оглядкой на собственную семью и думать, прежде всего, о благе рода, — назидательно произнесла Ирина. — Таков удел предводителя. А ты, кажется, этого до сих пор не понял, хоть и жаждешь всё решать сам.
— Не поверишь, но именно о благе рода я сейчас и думаю, — я вытер руки салфеткой и встал из-за стола. — Разумеется, я поговорю с Фёдором Васильевичем.
После ужина я сразу же отправился к Андрею.
Дядя, как оказалось, жил не в отдельном особняке, а в квартире. Трёхэтажный дом находился недалеко от южной заставы и являлся частью одного из двух крупных жилых комплексов акрополя. Тут были сады, бассейны, подземная парковка, магазины — всё что нужно для комфортной жизни. Квартира же занимала половину этажа.
— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — Андрей радушно встретил меня в дверях.
Обитель у него была не такая уж и скромная — квартира имела площадь, как целый этаж хрущовки и множество комнат. Мы прошли в одну из них. Это оказалось что-то вроде кабинета. На столе стоял древний компьютер, на полке длинного шкафа — маленький трубочный телевизор. На стене висел пейзаж с видом гор.
— Если хочешь чай или кофе, могу сделать, — предложил Андрей.