Вышел гость к коню, у коновязи
вынул из сумы чересседельной
выгнанное бабушкою зелье
и поднес хозяйке как подарок
от Манзан Гурмэ, — и вновь беседа
родственная потекла меж ними.
Говорил Заса Мэргэн красиво,
вспоминал в подробностях, что было,
что случилось, как оно случилось, —
от его искусного рассказа
пенка на воде образовалась,
от его почтительного слова
выросла трава на плоском камне.
У Алма Мэргэи от разговора
кости понемногу размягчились,
а душа и кровь разгорячились.
Выпив что Манзан Гурмэ прислала,
выслушав, что говорил учтивый
брат Гэсэра, подобрела сердцем
раскраснелась и развеселилась
до того угрюмая хозяйка.
И тогда-то улучил мгновенье
и сказал Заса Мэргэн невестке:
"Все-тики в Хонин Хото попробуй
выбраться и вызволить из плена
друга нашего Абай Гэсэра…”
И Алма Мэргэн ему сказала:
"Если ты, небесный гость,
хочешь так и просишь так,
то придется мне пойти —
попытаюсь мужа я
у чудовища отбить,
в человека обратить!
Отловите мне коня,
оседлайте мне коня,
зануздайте мне коня
и отправьте в путь меня!”
И едва Алма Мэргэн решилась,
баторов Заса Мэргэн направил
в степь, где конь ее огнисто-рыжий
пасся, набираясь сил дли битвы.
И посланцы скакуна поймали,
в дальнюю дорогу заседлали,
золотой уздою зануздали.
52. Алма Мэргэн и Гэсэр
“Если ты, небесный брат,
за Гэсэра моего
просишь так, то почему
за Гэсэром не пойти
и домой не привести?” —
так Алма Мэргэн Заса Мэргэну
повторила, встала из застолья
и в дорогу стала собираться.
В зеркало, что с дверь величиною,
погляделась, чтобы ни пылинки
на ее одеждах не виднелось;
в зеркало, что как потник большое,
посмотрелась, чтобы ни соринки
не пристало к боевым одеждам.
Поклонясь изображеньям ханов,
что висели на стенах жилища,
поклонившись статуям бурханов,
что стояли по углам жилища,
приготовилась, вооружилась
храбрая Алма Мэргэн, как воин,
и Заса Мэргэну так сказала:
“Дай мне на словах благословенье,
пожелай добра мне и удачи!”
Ей Заса Мэргэн на то ответил:
“Пусть сбудутся желания твои!
Пусть будет крепкой у тебя рука!
Пусть хватит сил желанного достичь!
Пусть хватит сил вернуться в свой Хатан!
Пусть радость не расстанется с тобой!
Пусть и Гэсэр останется с тобой!”
Выйдя из дворца, жена Гэсэра
вывела коня — огнисто-рыжий
боевой скакун понес хозяйку
к северо-востоку, словно ястреб,
что срывается схватить добычу
со скалы или с лесной сушины,
словно легкая стрела, что к цели
напрямик летит с коротким свистом.
Вот Хатан осталась за спиною,
и Алма Мэргэн остановилась,
чтоб к врагу неузнанной явиться.
Был скакун ее огнисто-рыжий
превращен в железную иголку
и в карман от лишних глаз упрятан.
И себя она преобразила:
жаворонком серым обернулась —
полетела чуть пониже неба,
чуть повыше облаков непрочных.
Так она Хонин Хото достигла
и долины Трех Дибе достигла:
высмотрела все, во все проникла.
Пролетев над голою пустыней,
прошуршав крылами над землею
мангадхаев, жаворонок вещий
у летучих баторов, а также
у ходячих баторов, которых
Лобсогой поставил быть на страже,
повернул глаза, чтоб не глядели,
не следили за его полетом.
И уселся жаворонок серый
у крыльца жилища Лобсогоя
так, чтоб мангадхай его не видел.
И открылась жаворонку тайна:
на крыльце дворца Урман Гоохон
с Лобсогоем рядом появилась —
словно два влюбленных, обнимались,
словно два возлюбленных, игрались
эти двое, позабыв приличья.
И Алма Мэргэн, увидев это,
за Абай Гэсэра возмутилась,
и своею властью напустила
на пустыню град крупнозернистый —
так его направила, чтоб падал
на осла, ослабшего на пашне.
Стал осел, по борозде ступая,
градины хватать губой иссохшей —
и, пока жевал их, превращался
из осла, что изможден работой,
поначалу в справного, а после
в жирного, что даже век не в силах
разлепить: так был пропитан жиром.
Тут осел и показал свой норов:
желтого Асурая к упряжке
стал не подпускать, лягнуть стараясь,
а не то и укусить пытаясь.
Лобсогой опасного упрямца
повелел в стальной амбар втолкнуть
и на тысячу замков замкнуть.