Выбрать главу
He had changed since his New Haven years. Он изменился с нью-хейвенских времен. Now he was a sturdy straw-haired man of thirty with a rather hard mouth and a supercilious manner. Теперь это был плечистый тридцатилетний блондин с твердо очерченным ртом и довольно надменными манерами.
Two shining arrogant eyes had established dominance over his face and gave him the appearance of always leaning aggressively forward. Но в лице главным были глаза: от их блестящего дерзкого взгляда всегда казалось, будто он с угрозой подается вперед.
Not even the effeminate swank of his riding clothes could hide the enormous power of that body-he seemed to fill those glistening boots until he strained the top lacing, and you could see a great pack of muscle shifting when his shoulder moved under his thin coat. Даже немного женственная элегантность его костюма для верховой езды не могла скрыть его физическую мощь; казалось, могучим икрам тесно в глянцевитых крагах, так что шнуровка вот-вот лопнет, а при малейшем движении плеча видно было, как под тонким сукном ходит плотный ком мускулов.
It was a body capable of enormous leverage-a cruel body. Это было тело, полное сокрушительной силы, -жесткое тело.
His speaking voice, a gruff husky tenor, added to the impression of fractiousness he conveyed. Он говорил резким, хрипловатым тенором, очень подходившим к тому впечатлению, которое он производил, - человека с норовом.
There was a touch of paternal contempt in it, even toward people he liked-and there were men at New Haven who had hated his guts. И даже в разговоре с приятными ему людьми в голосе у него всегда слышалась нотка презрительной отеческой снисходительности, - в Нью-Хейвене многие его за это терпеть не могли.
"Now, don't think my opinion on these matters is final," he seemed to say, "just because I'm stronger and more of a man than you are." Казалось, он говорил: "Я, конечно, сильнее вас, и вообще я не вам чета, но все же можете не считать мое мнение непререкаемым".
We were in the same senior society, and while we were never intimate I always had the impression that he approved of me and wanted me to like him with some harsh, defiant wistfulness of his own. На старших курсах мы с ним состояли в одном студенческом обществе, и, хотя дружбы между нами никогда не было, мне всегда казалось, что я ему нравлюсь и что он по-своему, беспокойно, с вызовом, старается понравиться мне.
We talked for a few minutes on the sunny porch. Мы немного постояли на освещенном вечерним солнцем крыльце.
"I've got a nice place here," he said, his eyes flashing about restlessly. - Недурное у меня тут пристанище, - сказал он, посверкивая глазами по сторонам.
Turning me around by one arm, he moved a broad flat hand along the front vista, including in its sweep a sunken Italian garden, a half acre of deep, pungent roses, and a snub-nosed motorboat that bumped the tide offshore. Слегка нажимая на мое плечо, чтобы заставить меня повернуться, он широким движением руки обвел открывающуюся с крыльца панораму, включая в нее итальянский, уступами расположенный сад, пол-акра пряно благоухающих роз и тупоносую моторную яхту, покачивающуюся в полосе прибоя.
"It belonged to Demaine, the oil man." - Я купил эту усадьбу у Демэйна, нефтяника.
He turned me around again, politely and abruptly. - Он снова нажал на мое плечо, вежливо, но круто поворачивая меня к двери.
"We'll go inside." - Ну, пойдем.
We walked through a high hallway into a bright rosy-colored space, fragilely bound into the house by French windows at either end. Мы прошли через просторный холл и вступили в сияющее розовое пространство, едва закрепленное в стенах дома высокими окнами справа и слева.
The windows were ajar and gleaming white against the fresh grass outside that seemed to grow a little way into the house. Окна были распахнуты и сверкали белизной на фоне зелени, как будто враставшей в дом.
A breeze blew through the room, blew curtains in at one end and out the other like pale flags, twisting them up toward the frosted wedding-cake of the ceiling, and then rippled over the wine-colored rug, making a shadow on it as wind does on the sea. Легкий ветерок гулял по комнате, трепля занавеси на окнах, развевавшиеся, точно бледные флаги, -то вдувал их внутрь, то выдувал наружу, то вдруг вскидывал вверх, к потолку, похожему на свадебный пирог, облитый глазурью, а по винно-красному ковру рябью бежала тень, как по морской глади под бризом.
The only completely stationary object in the room was an enormous couch on which two young women were buoyed up as though upon an anchored balloon. Единственным неподвижным предметом в комнате была исполинская тахта, на которой, как на привязанном к якорю аэростате, укрылись две молодые женщины.
They were both in white, and their dresses were rippling and fluttering as if they had just been blown back in after a short flight around the house. Их белые платья подрагивали и колыхались, как будто они обе только что опустились здесь после полета по дому.
I must have stood for a few moments listening to the whip and snap of the curtains and the groan of a picture on the wall.