Ваня вытащил на кухню танк, сделанный из тома «Современника» за 1865 год и спичечных коробков.
– Не нужна мне твоя каша, - сказал он.
– Подай соль, - сказала Елена Сергеевна.
– Посолить забыла, баба? - спросил Ваня.
Елена Сергеевна не стала дожидаться, пока Ваня развернет танк в сторону черного буфета, сама широко шагнула туда, достала солонку и при виде ее вспомнила, что уже сыпала соль в молоко. Елена Сергеевна поставила солонку обратно.
– Баба, - заныл Ваня противным голосом, - не нужна мне твоя каша... Хочу гоголь-моголь...
На самом деле он не хотел ни того, ни другого. Он хотел устроить скандал.
Елена Сергеевна отлично поняла его и потому ничего не ответила. За месяц они с Ваней надоели друг другу, но невестка заберет его только через две недели.
Елена Сергеевна обнаружила, что к шестидесяти годам она охладела к детям. Она утеряла способность быть с ними снисходительной и терпимой. После скандалов с Ваней она успокаивалась медленнее, чем внук.
А ведь Елена Сергеевна сама попросила невестку прислать Ваню в Великий Гусляр. Она устала от одиночества долгих сумерек, когда неверный синий свет вливается в комнату, в нем чернеют и разбухают старые шкафы, которые давно следовало бы освободить от старых журналов и разного барахла.
Раньше Елена Сергеевна думала, что на пенсии она не только отдохнет, но и сможет многое сделать из того, что откладывалось за делами и совещаниями. Написать, например, историю Гусляра, съездить к сестре в Ленинград, разобрать на досуге фонды музея и библиотеку, - там все время сменялись бестолковые девчонки, которые через месяц выходили замуж или убегали на другую работу, где платили хотя бы на десятку больше, чем в бедном зарплатой городском музее.
Но ничего не вышло. История Великого Гусляра лежала на столе и почти не продвигалась. У сестры болели дети, и, вместо того чтобы не спеша обойти все ленинградские музеи и театры, Елене Сергеевне пришлось возиться по хозяйству.
В музее появился новый директор, ранее руководитель речного техникума. Директор рассматривал свое пребывание в музее как несправедливое наказание и ждал, пока утихнет гнев высокого районного начальства, чтобы вновь двинуться вверх по служебной лестнице. Директор был Елене Сергеевне враждебен. Ее заботы о кружках и фондах отвлекали от важного начинания: сооружения памятника землепроходцам, уходившим в отдаленные времена на освоение Сибири и Дальнего Востока. Землепроходцы часто уходили из Великого Гусляра - города купеческого, беспокойного, соперника Архангельска и Вологды.
– Баба, а в каше много будет комков? - спросил Ваня.
Елена Сергеевна покачала головой и чуть улыбнулась. Комки, конечно, будут. За шестьдесят с лишним лет она так и не научилась варить манную кашу. Если бы удалось начать жизнь сначала, Елена Сергеевна обязательно подсмотрела бы, как это делала покойная мама.
Кто-то стукнул в окно.
Ваня забыл о танке и побежал открыть занавеску. Он никого не увидел - в окно стучали знакомые, прежде чем войти в калитку, обогнуть дом и постучать со двора.
Елена Сергеевна убавила огонь и решила, что успеет открыть дверь, прежде чем каша закипит. Она быстро прошла темные сени. От каждого шага, сухого и короткого, взвизгивали половицы.
За дверью стояла Шурочка Родионова, повзрослевшая и похорошевшая за весну и остригшая косу, чтобы казаться старше.
– Вытри ноги, - сказала Елена Сергеевна, любуясь Шурочкой.
Шурочка покраснела; у нее была тонкая, персиковая кожа, Шурочка легко краснела и становилась похожей на кустодиевских барышень.
Шурочка поздоровалась, вытерла ноги, хотя на улице было сухо, и прошла на кухню за Еленой Сергеевной. Девушка была взволнована и говорила быстро, без знаков препинания:
– Такое событие Елена Сергеевна грузовик ехал по Пушкинской и провалился народу видимо-невидимо думали землетрясение и Удалов из ремконторы говорит засыпать будем и там подвал а директора музея нет уехал в область на совещание по землепроходцам и надо остановить это безобразие там могут быть ценности...
– Погоди, - сказала Елена Сергеевна. - Я вот тут Ваню кормить собралась. Садись и повтори все медленнее и логичнее.
Когда Шурочка говорила, она из молодой и красивой женщины превращалась в ученицу-отличницу, в старосту исторического кружка.
Елена Сергеевна положила кашу в тарелку и посыпала ее сахарным песком.
Ваня хотел было потребовать малинового варенья, но забыл. Он был заинтригован неожиданным визитом и быстрой речью гостьи. Он послушно сел к столу, взял ложку и смотрел в рот Шурочке. Как во сне зачерпнул ложкой кашу и замер, беззвучно шевеля губами, повторяя рассказ Шурочки слово за словом, чтобы стало понятнее.
– Значит, ехал грузовик по Пушкинской, - говорила Шурочка чуть медленнее, но все равно без знаков. - И сразу провалился задними колесами думали землетрясение все из магазина выскочили а там подвал...
– Где именно? - спросила Елена Сергеевна.
– Недалеко от угла Толстовской.
– Там когда-то проходил Адов переулок. - Елена Сергеевна прищурилась и представила себе карту города в промежутке между пятнадцатым и восемнадцатым веками.
– Правильно, - обрадовалась Шурочка. - Вы нам еще в кружке рассказывали там Адов переулок был и кузнецы работали ширина два метра и упирался в городскую стену я так и сказала Удалову из ремконторы а он говорит что квартал кончается и он обязан сдать Пушкинскую они ее три месяца асфальтировали а то премии не получат.
– Безобразие! - возмутилась Елена Сергеевна. - Ваня, не дуй в ложку... Мне его не с кем оставить.
– Так я посижу, Елена Сергеевна, - сказала Шурочка. - Без вас они засыплют, а вас даже Белосельский слушается.
– Я власти не имею, - сказала Елена Сергеевна. - Я в отставке.
– Вас весь город знает.
– Я сейчас.
Елена Сергеевна прошла в маленькую комнату и скоро вернулась. Она причесалась, заколола седые волосы в пучок на затылке. На ней было темное учительское платье с отложным, очень белым воротничком, и Шурочка снова почувствовала робость, как пять лет назад, когда она первый раз пришла в исторический кружок. Елена Сергеевна, в таком же темном платье, повела их наверх, в первый зал музея, где стоял прислоненный к стене потертый бивень мамонта, висела картина, изображающая повседневный быт людей каменного века, а на витрине под стеклом лежали в ряд черепки и наконечники стрел из неолита, найденные у реки Гусляр дореволюционными гимназистами.