Но это если смотреть узко, только на мою историю. А если взять планетарный масштаб? Сколько еще таких извергов, приманивающих чужих жен своими деньгами и властью? Ай, Жанка, а сколько разговоров было, что замуж по расчету ты ни-ни… Но правда, если вдуматься. Как живет наш народ? В нищете. Я еще, считается, шикую, а сколько тех, у кого ни дома, ни денег, ничегошеньки нет за душой? Сколько тех, кто с протянутой рукой унижается перед проклятыми толстосумами, плачется им о своих проблемах, а они посмеиваются только, пальцем тычут в нас, простой народ, как в зверей в клетке? Сколько такого?..»
Ужас настолько охватил Ваську, что он прикрыл рот ладонью.
«И почему мы, простые люди, плохо живем? Потому, что наши деньги, наши кровью и потом заработанные гроши, мимо наших рук утекают в карман сволочей всяких, ни дня в своей жизни не работавших. Твари!
И кто, кто, кто, спрашивается, виноват? Кто?!»
Тут Васька уже вскочил с кровати и принялся широкими шагами мерять комнату. Он даже сам не заметил, как стал говорить вслух.
- Кто виноват, спрашиваю я вас, сволочей?! Те, кто должен следить! Проклятые вы, твердите только, что «государство заботится о своих гражданах», а сами? Чьи интересы преследуются, кого в первую очередь защищают? Тех ли, кто платит за других своей жизнью? Как бы не так! Сволочей этих, жирных свиней, вот кого защищают, холят и лелеют! Ай, государство!..- он потряс кулаками в потолок. Ему воображалось, будто он стоит на сцене где-нибудь на улице в Москве, а вокруг собрался весь честный народ, который смотрит на него с обожанием, с пониманием, который видит в нем вождя перемен!
- Государство! Как громко вы себя называете, сволочи! Вы смотрите свысока своих бронированных машин, давите нас ими, отбираете последнее у нас, у наших детей, и все-то вам мало! Была бы ваша воля, вы бы нас высекли каждого по очереди, просто на потеху. Но мы же просим, просим у вас помощи, на коленях молим, а вы что? Вы нам что? Кукиш в лицо подсовываете! За что же вы нас так ненавидите, что мы вам сделали? Кто вы без нас, скажите на милость? На народе все держится, на простом народе, и вы нас-то и гнобите, истребляете! Ну скажи же, великий император, что ты сделал для тех, кто в тебе больше других нуждается? Чем помог ты доверяющим тебе?
Васька тяжело перевел дух. Глаза его засверкали.
- Каждый из вас, каждый, должен уже на осине висеть! Как Иуду повесить! И отомстить, да, отомстить- отобрать у вас, сволочей, ваши золотые горы, и наконец-то раздать народу! Вот тогда и наступит счастье, тогда не придется больше, согнув спину, горбатиться на заводе! Тогда каждый получит заслуженное, то, что ему по факту рождения должно было государство предоставить! Тогда он сможет зажить как человек, достойно! А тварей этих зажравшихся,- Васька брызгал слюной во все стороны, зрелище было безумное.- повесить! Да! Да!
Он плюхнулся обратно на кровать, грудь его быстро и высоко вздымалась, рот искривился в болезненной безумной улыбке. Он чувствовал себя человеком, сказавшим принципиально новое слово в истории. Человеком-вождем, отцом униженных и оскорбленных. Радостная идея исчезновения богатых возбудила в его душе мятежный дух сопротивления режиму. Он был готов схватить любую тряпку из растущей горы стирки в ванной и размахивать ею над головой, как флагом, как символом свободы.
«Отобрать все,- с наслаждением думал Покрышкин.- и раздать тем, кому надо! Они не заслужили своих богатств! Мы, мы заслужили!»
Он накинул на плечи первую попавшуюся куртку и рысью бросился из дома. Ему не было жаль ни денег, ни сил, ни времени, чтобы доехать до своего старинного друга Михаила и не просто рассказать, а завербовать его в свои ряды противников режима на святую борьбу против всех богатых.
Мишка Карманов, встретив приятеля в одной вытянувшейся майке и застиранных домашних шортах, замер на пороге в немом удивлении. Всегда немногословный и немного угрюмый Васька тут же бросился к нему с самыми горячими объятиями. Мишка попятился вглубь коридора. Он пытался вспомнить, когда они с Васькой договорились встретиться у него дома в этот день в это время.
- Мишка, доставай бутылку!- прогорланил Васька. Карманов зажмурился и помотал головой. Словно эхо этому воинственному призыву, в дальней комнате послышался протяжный вой младенца. Мишка помчался успокаивать дите, а Васька раздраженно топтался на месте, не понимая, как такая мелочь, как плач ребенка, может помешать ему со всем праведным чувством и эмоциональностью рассказать о своих идеях.