Но тут он услышал шум моторов и увидел свет фар приближающейся колонны машин. На подножке передней машины, держась рукой за дверцу, ехал матрос Шура. Когда кузов задней машины поравнялся с каштаном, под которым прятался предводитель, Шура махнул рукой и колонна остановилась. Шура что-то крикнул и все водители, покинув кабины, с пачками бумаг в руках направились в голову колонны.
Воробьянинова била нервная дрож, он не мог найти в себе сил оторваться от спасительного каштана. Но времени было мало и машин в любой момент могли тронуться с места. Согнувшись в три погибели, Ипполит Матвеевич бросился к задней машине, схватился обеими руками за борт и, подтянувшись, перевалился в кузов. Руки его уперлись в брезент. Толкаясь головой и руками в брезент, беглец искал спасительный разрез в обшивке тюка и не находил его.
– Нож! – мелькнуло в голове предводителя.
Собирая чемодан для святого отца, Воробьянинов предусмотрительно положил столовый нож в наружный карман своего плаща, – он достал его и решительным движением вспорол обшивку тюка. Едва зарывшись в хлопок и прикрыв разрез, беглец увидел, как сзади подъезжает еще одна машина, груженная тюками, и понял, что забрался он не в последнюю машину.
– Все в порядке! – услышал Воробьянинов голос матроса Шуры. – Открывай ворота!
Заурчали двигатели машин и колонна въехала на территорию грузового порта. Ипполит Матвеевич, двумя руками придерживая разрезанную обшивку тюка, старался не дышать, чтобы ненароком не выдать своего присутствия. Внутри тюка было темно и душно, хлопок залезал под одежду, в глаза, в рот и в нос. Возникло непреодолимое желание чихнуть, но предводитель держался из последних сил. Машина, громыхая двигателем и подпрыгивая на ухабах и припортовых рельсах, подъехала к месту разгрузки и остановилась под большим портовым краном; началась перегрузка тюков на судно. В кузов машины, где прятался Воробьянинов, забрались стропальщики и зацепили стропы за специальные петли поддона, на котором лежал хлопок.
– Готово! – крикнул стропальщик крановщику. – Вира!
И тут Ипполит Матвеевич не выдержал и смачно, что есть силы, чихнул. – Конец! – пронеслось у него в голове. – Сейчас арестуют, посадят в тюрьму, а затем отвезут в желтый дом.
– Будь здоров, Кузьми! – кто-то громко крикнул у предводителя над головой.
– Спасибо, Петрович! Но я и так здоров, – ответил Кузьмич.
Снова кто-то крикнул: – Вира!
Тюк, в котором прятался Воробьянинов, дернулся и поплыл куда-то вверх. Ипполита Матвеевича сковал страх: – Сорвется тюк с крючка, хлопнется в море, – и даже палата психбольницы представилась ловцу бриллиантов райским местом. Но груз, покачавшись и покрутившись над морем и палубой корабля, прицелился в открытый люк трюма и благополучно опустился на гору ранее уложенных тюков и мешков.
– Все, хватит в трюм! – распоряжался погрузкой вахтенный палубный матрос Шура Балаганов. – Последний поддон крепите на корме, в трюме места больше нет.
Закончив вахту, Балаганов зашел к боцману и, испросив увольнительную до пяти утра, отправился в порт, где его ждали портовые девицы, которых он пригласил в ресторан "Палуба" на прощальную перед отплытием вечеринку.
Со всех сторон Черноморского пассажирского морского порта, в качестве волнорезов, в море выдавались шестидесяти-семидесятиметровые бетонные буны, которые возвышались над водой до нескольких метров. На этих бунах были оборудованы просторные настилы для размещения различных увеселительных заведений, – здесь и располагался ресторан "Палуба": на огромном деревянном настиле находились столики, бар, подиум для оркестра и танцплощадка. Для защиты гостей от солнца и дождя, над палубой натянули тент из голубого брезента с изображенниями обнаженных русалок. Сюда и отправился развеяться после вахты матрос Шура Балаганов; возле входа его встретили рыжеволосые девицы, в сопровождении которых он ступил на палубу "Палубы" вкушать радости ночной портовой жизни.
Глава 17. У матросов нет вопросов
По прибытии в Черноморск, Бендер отправился на железнодорожный вокзал, где на стоянке такси нашел Адама Козлевича.
– Остап Ибрагимович! – обнял командора Козлевич. – Как здоровье вашего сыночка?
– Не спрашивайте ничего, мой благородный друг, – ответил Бендер, печально глядя в честные глаза Козлевича. – С сыном моим беда, и мне требуется ваша помощь.
В глазах преданного и отзывчивого Адама блеснули слезы сочувствия: – Я и мой такси в вашем распоряжении, командор!