— К какому же типу вы относите меня? — со странным любопытством спросил Берг, не сводя глаз с Холина.
— Ага! — вытянул указательный палец Холин. — Можно считать ваш вопрос косвенным признанием в вашем искусственном происхождении?
— Разумеется, нет, — с явным удовольствием отказался Берг. — Мне просто интересно ваше мнение.
— Ну что вы! — отмахнулся Холин. — Мне трудно представить себе робота, который с таким блеском, с Хаким изяществом провел финальную схватку против такого взрывного и техничного противника, как наш Анвар Махмудов! Я уже неброски считать перестал!
— Благодарю вас, — склонил крупную голову Берг. — Но все-таки, к какому?
— Нет, только не В этом случае, — уже серьезно ответил Холин.
— Значит, ваша гипотеза об андроидах, если вы меня отождествляете с этим рядом парней, не относится и к ним, — возразил Берг, выпрямляясь в кресле и скрестив руки на груди.
— Допустим, — неохотно согласился Холин, покручивая стил, — но тогда остается вторая. Она еще неприятнее.
— Чем же? — Берг усмехнулся. — В любом случае погибает человек.
— В таком случае погибает именно человек, — твердо сказал Холин. — И если в первой версии есть какой-то шанс на возможность иного разрешения ситуации, да и оценивать ее может само человечество, — вы знаете, что судьбу андроидов решает специальная комиссия при Комитете по охране личности? — то во второй версии некто присвоил себе право решать единолично судьбу настоящего, живого человека…
— Значит, вы считаете, что некая смесь Виктора Франкенштейна с профессором Мориарти железной рукой контролирует участь своих творений? — перебил его Берг.
Кто такой Франкенштейн, Холин еще помнил, а на второго его эрудиции не хватило. Поэтому или потому, что вопросы задавал тот человек, которому следовало на них отвечать, он который раз ощутил глухое раздражение. Берг, судя по всему, был незаурядным тактиком не только на ковре.
— Ну, не обязательно так мрачно, — с деланной улыбкой ответил журналист. — Но вам известно немало случаев, из не слишком далекого прошлого, когда ученые в погоне за результатами забывали о средствах… Вернее, о нравственности своих средств.
— Так, — сказал Берг. — Вот теперь можно подвести итоги. Значит, одну гипотезу мы уже отвергаем, вторую еще не доказали. Теперь вопрос: почему моя личность заинтересовала вас именно в связи со всеми этими фактами? Неужели только из-за внешнего и ситуативного сходства?
Он встал и вытащил из-под дивана большую сумку, спортивную или дорожную. Распахнув створки шкафа, принялся укладывать в нее вещи.
— Надеюсь, вы извините меня, — он не оборачивался, — но скоро должна прийти машина. Однако мы успеем закончить наш разговор.
— Не думаю. Ставить точку придется довольно долго. У меня нет никаких доказательств искусственного происхождения упомянутых личностей. Это о первой версии. Не буду на ней настаивать, она и мне самому кажется довольно надуманной. А в случае истинности второй версии разговор может принести ощутимую пользу.
— Какую? — спросил Берг, не разгибаясь. Он засовывал в пакет аккуратно свернутую борцовскую куртку с красным поясом чемпиона.
Пожав плечами, Холин снял проектор, уложил его в свою сумку и ответил:
— Вы не сказали ни да, ни нет, и я не могу судить, правильно ли я поступил, познакомив со своими данными в первую очередь вас, а не Комиссию. Но если «да» может быть сказано и вы действительно не знали, что вы из себя представляете, и если кто-то действительно хочет распорядиться вашей жизнью, то вы, по крайней мере, предупреждены.
Перестав набивать сумку, Берг слушал его, держа в руках большую коробку с перфорированными боками. Из нее шел какой-то шорох, потрескиванье, цоканье…
— …Вы можете и просто раскрыть перед Комиссией свою тайну, если знаете, в чем она, и просить справедливого и объективного решения.
— Ну что же, — оценил его монолог Берг;—неплохо. А другие объяснения… вам не приходят на ум?
— Они еще менее доказательны, а вероятность простого совпадения…
— Она все-таки есть?
— Конечно. И тем не менее ее мало для объяснения.
— Ну, хорошо… Однако подумайте и над иными версиями, охотник за тайнами…
Последние слова прозвучали не обидно, скорее дружелюбно и с уважением.
— Почему вас взволновало все это? Вы же спортивный журналист? — спросил Берг, закрывая набитую сумку. — И, если я верно помню, уголовная хроника изжила себя еще в прошлом веке, вместе с политической. Чего хотите доискаться вы?
— То есть как «чего»? — возмутился Холин. — А что киборгам делать в спорте? Спорт для людей! Согласились бы вы бороться с кибером?
— Но киборг и кибер…
— Разница чисто внешняя! И тот и другой превосходят человека в скорости, в силе, во многом другом. Спорт рассчитан на совершенствование физической природы человека, на радость и отдых! Зачем машине радость, зачем отдых? Человек должен соперничать с человеком! Машины есть инструменты, слуги, придатки его рук и мозга. Не ставя себя в заведомо невыгодное положение, человек не может не проиграть машине, и шансов на выигрыш у него нет никаких. Победа над ним машине ничего не даст — даже у самых совершенных киберов эмоции встроены и отрегулированы на полную функциональность.
— Как это? — с любопытством спросил спортсмен.
Холин недоверчиво покосился в его сторону — вроде неподдельный интерес…
— Ну, скажем, смех разряжает избытки энергии, могущие повредить схеме, голод — сигнал для подзарядки, горе, страх, радость — элементы оценки ситуации, ну и так далее. Но чувствовать они не способны, это для них только сигналы.
— Хорошо. Ну а клоны? Ведь они люди, живые, ничем не отличающиеся от Хомо сапиенс. Чем их существование волнует спортивного журналиста? — с легкой иронией осведомился Берг.
— Тем, что задана копия, а не прекрасный своей неповторимостью творец спорта, образец для подражания, пример и цель, — запальчиво ответил Холин. — Тем, что возникает конвейер, где штампуют чемпионов. Иной раз в спорте требуется подвиг — человек переделывает свою конституцию, из хилого недомерка становится полноценным и сильным, а полноценный и сильный— феноменально быстрым, выносливым, могучим. Даже инвалиды, чьи телесные недостатки еще не умеют компенсировать, способны за счет спорта победить хотя бы психологически. Вспомните Абебе Бикила, ставшего после паралича ног еще раз чемпионом по стрельбе из лука. Вспомните Владимира Семенова, с одной рукой ставшего мастером спорта по самбо, Льва Осиновского, С тем же увечьем исполнявшего сложный акробатический номер… Победа над собой, совершенствование, расширение пределов — для каждого, неповторимое, свое, а не набор деталей, конструктор, из которого можно собрать что угодно.
— Но ведь если люди не знают, что перед ними клоны, не все ли равно им, кому они подражают — роботам или людям? Стремление соперничать остается, остается борьба, остается труд. Что же тут плохого? Работают же спортсмены с тренажерами, снарядами, киберпартнерами?
У журналиста вдруг появилось странное ощущение, что собеседник смеется — над ним, поддерживая серьезный и обстоятельный разговор и наперед зная ответы на все вопросы. Он собрался ответить, но Берг продолжил:
— Ив конце концов, разве цена так уж велика? Да и что, собственно, человечество теряет? Подлинность? А откуда она у спорта? Она исчезла вместе с прикладным значением. Стрельба, фехтование, бокс, борьба, метание всех снарядов — иллюзия боя, поединка, сражения, ставшая совершенной фикцией, единственным напоминанием о тех днях, когда люди еще воевали.