Алешкин выключил звуковизор. Подумал. Потом позвонил в справочное Космодрома, попросил сообщить, кто работал на станции «Луна-50».
Ему назвали четыре незнакомые фамилии…
Потрепанный «Кентавр» Алешкина катился по автостраде к Космопорту. Электромотор тянул плохо, аккумуляторы пора было заменить, да и ходовая часть нуждалась в ремонте, вообще машиной пора было заняться всерьез.
— Сапожник без сапогов, — говорила Мей.
— Без сапог, — поправлял Алешкин.
На возню с «Кентавром» так и не хватало времени.
Опускающееся солнце слепило глаза, Алешкин включил поляризатор ветрового стекла, и солнечный диск стал походить на раскаленную докрасна сковороду.
Бело-голубой корпус «Селены» уже стоял на поле, от него поднимался легкий дымок. Алешкин сразу прошел к Бухову. Тот кивнул ему, продолжая вести разговор по селектору. Алешкин опустился в кресло, нащупал кнопки управления, опустил у кресла спинку, убавил упругости и расположился поудобнее.
Они поговорили о том о сем. Бухов пожаловался опять на сына.
— Дома автощетку установил.
— Не работает, — посочувствовал Алешкин.
— Еще как работает. Как заходишь, эта щетка на пружинке и прыгает на тебя, как дикая кошка. На непривычного Человека, знаешь, как действует. Я уж выключаю ее, а то соседи заходить боятся.
Опять запикал селектор.
— Ну чего там? — спросил Бухов. — Так пусть сюда идет, ко мне. А чего его провожать, он сам дорогу найдет, не маленький.
Бухов отвернулся от селектора, Алешкин уже подумывал, что Бухов забыл о своем обещании и только собирался ему напомнить, как за его спиной открылась дверь и пластик пола заскрипел под тяжелыми шагами.
Алешкин вскочил.
В дверях стоял ТУБ. Тот самый, Алешкин узнал бы его среди сотни других. Оспины метеоритных ударов продолжали покрывать его плечи, он стоял, чуть завалившись на правую ногу, ту самую ногу, которую вывернул, когда тащил на себе танкетку, спасая жизнь ему, Алешкину, и Мей.
— Старый знакомый? — улыбнулся Бухов.
Алешкину даже захотелось обнять ТУБа, но он постеснялся Бухова.
— Здравствуй, старина!
Он протянул руку, ТУБ ответно поднял Свою ручищу, но сказать в ответ ничего не мог, только хрипнул и замолчал.
— Опять голос потерял, бедняга. Досталось ему, смотрю, за это время.
— Поработала машинка! — согласился Бухов. — Даже с Луны списали, за негодностью. Вон акт лежит. «Потерял быстроту движений и реакцию на приказы…» Пижоны, я смотрю, там, на Луне, возиться с ним не хотят. А ему присмотр нужен.
— Нужен, — согласился Алешкин.
— Вот я и говорю. А по акту его куда? Только списать. А он бы еще работал да работал.
Тут Алешкин наконец понял Бухова.
— Вот ты о чем… А как же Постановление?
— А чего — Постановление? Оно про исправные машины написано. А этот списанный. Можно считать, что его нет. А потом, ты мне скажи, будут они у нас когда-нибудь на Земле работать?
— Будут, конечно.
— Вот и будем считать, что Мы первыми начали этот эксперимент. Акт я вот в этот ящик положу, он у меня длинный. Так что скажи дяде спасибо и забирай свою уборщицу.
Строгие Постановления комиссии пр Кибернетике Алешкин помнил лучше Бухова и если беспокоился, то только за него.
Но и соблазн был велик…
— Мне бы инструменты кое-какие, проверить его. Тестеры там, микрошурупы.
— Зайдешь в техотдел, тебе все дадут.
— Как его еще Евгения Всеволодовна примет. Знаешь, какая она?
— Ну вот это уже твоя забота.
Мелких повреждений у ТУБа оказалось порядочно, да и с линией звука пришлось повозиться, пока он не смог внятно отвечать на вопросы.
Алешкин поставил на место контрольную крышку.
— Хрипеть ты, конечно, будешь. Тебе, по-настоящему, говорители нужно новые поставить. А у меня их нет. И нигде нет, только на заводе. А вот на завод нам с тобой показываться пока нельзя… Ну ничего, тебе не петь. И хромать будешь, тут я тоже ничего поделать не могу. Ногу тебе нужно новую, понял?
— …понял…
— Но держишься ты крепко. И биоблокировка у тебя работает, а это главное… Хотя, милый мой, главное для тебя еще будет впереди. Наша Евгения Всеволодовна технику не любит, вот это главное. Женщина она, понял?
— …понял… женщина… — сказал ТУБ.
— Вот как? — усомнился Алешкин. — А что же ты понял?
По паузе он догадался, что киберлогика ТУБа опять включила блоки условных понятий.
— …о женщины… ничтожество вам имя…
— Вот это да! — опешил Алешкин. — Ай-да программисты! Слушай, ты этого Евгении Всеволодовне не скажи. Она, как я знаю, хотя Шекспира и любит, но после такой цитаты ты вряд ли ей понравишься. А мне нужно, чтобы ты ей понравился, понял?
— …нужно понравиться… — хрипнул ТУБ.
— Вот именно. Тогда все будет хорошо. Ох, боюсь я за тебя, ТУБ. Давай-ка я твою голову еще от копоти очищу.
Пока Алешкин чистил и мыл ТУБа, наступил вечер.
Но откладывать встречу с Евгенией Всеволодовной у него уже не хватило терпения.
— Садись в машину! — сказал он.
Космика собиралась ложиться спать.
Она уже разделась и сидела на стуле, болтая ножками, дожидаясь, когда Евгения Всеволодовна приготовит ей постель.
Бабушку свою Космика сокращенно называла «б'уш»…
— Скажи, б'уш, у меня всегда такое брюхо будет?
И Космика похлопала ладошками себя по голому животику.
— Какое брюхо?
— Ну живот, видишь, какой толстый. Никакой фигуры нет.
— А какую тебе нужно фигуру?
— Вот такую… — Космика показала руками. — Как у нашей хореографички. Чтобы — красивая. Я хочу всем нравиться.
— Ты мне и такая нравишься.
— Тебе — это не считается. Я хочу другим нравиться. Чтобы за мной ухаживали. Как за хореографичкой.
Евгения Всеволодовна искоса взглянула на Космику.
— Знаешь, посмотри-ка там, который час?
— И смотреть нечего. Сейчас ложусь.
Она слезла со стула, забралась под одеяло и закинула ручонки за голову. Некоторое время разглядывала потолок, зевнула.
— Б'уш, ты опять мне гипнопедию ночью включишь?
— А что?
— Надоела мне твоя гипнопедия.
— Должна же ты знать иностранные языки. Французский ты знаешь. Теперь должна выучить английский.
— Не интересно во сне учить. Ложусь спать и не знаю, как по-английски «стол». А просыпаюсь и уже знаю: «тейбл». Скучно.
Она повернулась на бок и положила под щеку сложенные ладошки.
— Ладно уж, я сейчас засну, только ты сразу не включай. Может быть, я сон какой-нибудь интересный успею посмотреть.
Евгения Всеволодовна в задумчивости постояла над кроваткой, посмотрела на засыпающую Космику, покачала головой, вздохнула и направилась в свою оранжерею проверить молодые саженцы и установить температуру на ночь…
Алешкин своего «Кентавра» оставил на улице. Вместе с ТУБом он подошел к оранжерее, но спустился в нее пока один.
На него пахнуло теплым влажным воздухом. Автощетки высунулись из-под ступенек и быстро обмели ему ботинки. Евгения Всеволодовна боялась не пыли, а посторонней цветочной пыльцы, которую могли случайно занести с улицы и тем самым испортить всю ее отборочную селекцию.
Она встретила Алешкина возле дверей.
— Смотрите, какая прелесть! — сказала она.
На деревянной скамеечке стоял большой цветочный горшок, из которого торчал здоровенный зеленый шар, унизанный длинными рубиновыми колючками.
— Красавец, не правда ли?
Алешкин решил согласиться.
— Из Англии получила, из ботанического сада. Ваша милая Мей помогла мне его достать. Гибридный кактус — не буду называть по-латыни, и длинно, и не поймете. Редкость у нас. Скоро зацветет… Но вы ко мне зачем-то за другим, конечно?