А потом из расписных керамических труб перестала поступать вода.
Никогда ни сидевшие в кандалах и вчетверо превосходящие числом «старичков», капитаны Нарваэса быстро осваивались. А когда они увидели, с какой легкостью Кортес выдал гарнизону Вера Крус его изрядную по размерам долю, вдруг посыпались двусмысленные шутки насчет повторного дележа Мешиканской добычи — нет, разумеется, только шутки…
И тогда Кортес решился. Зная, что позволить нагловатым нахлебникам войти в столицу — ни под каким предлогом — нельзя, он стремительно принялся формировать два отряда для экспедиций в Пануко и на Коацакоалькос. Пропорция состава была тщательно продуманной: двадцать своих на сто новичков — самых буйных.
— А где этот Коацакоалькос? — уже приготовившиеся хотя бы подержать в руках сказочную мешиканскую добычу, кривились новички.
— Какая вам разница? — хмыкнул Кортес. — Главное, что это золотоносная провинция, пригодная еще и для разведения скота. Вы ведь еще помните, сколько на лошадях можно заработать? Да, и прииски…
Капитаны уважительно притихли.
— Деньги на закупку скота я дам, — развел руками Кортес. — Работников там полно. В долях не обижу, — вон, Ордас хорошо знает.
Уже сидевший в кандалах, однако отнюдь не обиженный долей Диего де Ордас преданно ощерился.
— Завтра с утра выходите, — коротко распорядился Кортес. — И учтите: если кто-то с вечера не приготовит, скажем, альпаргаты, пусть не обижается, — утром пойдет босиком. У нас так…
Капитаны для приличия пошумели, но каждый помнил: договор с Кортесом подписан, а значит, придется идти, куда посылают. А едва отряды покинули город, а небо затянуло синими грозовыми тучами, прибежал гонец из Мешико.
«Это Альварадо пишет. В столице мятеж», — прочитал Кортес и встревожено затаил дыхание.
Он оставил столицу в абсолютном спокойствии — Какама-цин в цепях, Мотекусома под домашним арестом… и все-таки город был ненадежен.
«Вожди хотели напасть на нас, — писал Альварадо, — но я их опередил и убил почти всех…»
В небе раскатисто пророкотал гром, и по спине Кортеса пробежал холодок. Он знал, что Альварадо не смог бы собрать в одном месте всех без исключения вождей, но знал и другое: убийство даже одного вождя — огромная беда.
«Это все из-за Мельчорехо, — разбирал Кортес прыгающие буквы, — его здесь распяли, как Христа, а потом…»
— Уф-ф. Ты, верно, напился, Альварадо! Мельчорехо уже год, как покойник, — с облегчением выдохнул Кортес и повернулся к Ортегильо. — Спроси гонца, что там происходит…
— Восстание, — коротко перевел Ортегильо.
— И кто взбунтовался? — уже не зная, чему верить, прищурился Кортес.
Все еще не успевший отдышаться гонец произнес длинную тираду.
— Он говорит, вся столица, — растерянно моргнул толмач. — Альварадо убил почти всех вождей и много жрецов, и теперь сидит во дворце — в осаде.
— Что-о?! — подскочил Кортес. — Как это в осаде?!
Гонец что-то пробалаболил.
— Да, в осаде, — подтвердил Ортегильо. — В старых апартаментах. Осаждают со всех сторон, мешиканцы уже сделали два пролома в стенах и несколько раз поджигали ворота.
— Господи! — схватился за голову Кортес. — Чертов Альварадо! Что ты натворил!
Он превосходно понимал, что его ждет, если этот край немедленно не замирить, — утрата добычи, в том числе и законной королевской пятины и не менее законной доли Веласкеса, горящая под ногами земля, поимка своими же капитанами, цепи, суд на Кубе и виселица. В последнем он был особенно уверен, — после утраты такого количества золота Короны его даже Николас де Овандо не спасет.
— Ну, две-три недели Альварадо продержится… — бормотал он. — Просто обязан продержаться…
Во дворец нужно было вернуться любой ценой. Если не за Мотекусомой и Какама-цином, то за их гаремами — главной гарантией послушания провинциальных вождей.
«Стоп! — осенило Кортеса. — У меня же теперь и свой гарем есть! Неужели мешики против своего зятя пойдут?!»
В крайнем случае… следовало бросать гаремы и спасать золото, а если в столицу не удастся даже войти … что ж, все его богатство сводилось к неучтенным сходкой двумстам тысячам, лежащим в Тлашкале.