Послы переглянулись и были вынуждены это признать.
— Значит, я чист перед Великим Тлатоани! — заглянул в глаза каждому из послов Кортес, — и потом… я уже приглашен ко двору! Что же мне теперь — уходить ни с чем?
Капитаны обмерли: вместо того, чтобы немедленно бежать из Чолулы, Кортес делал все, чтобы остаться в западне!
— Значит, так, — подытожил Кортес. — Я убежден, что Мотекусома, как всегда, проявит мудрость, и я смогу увидеть его славную столицу.
Послы старательно подавили готовые прорваться язвительные улыбки. Уж они-то знали, что скоро глаза Кортеса закроются навсегда.
— А сеньора Чолулы, — повернулся Кортес к замершему вождю, — я попрошу вплоть до известий из столицы поставлять моим солдатам хорошую, вкусную еду. Поскольку идти нам еще далеко.
Вождь посмотрел на послов, послы на вождя, а затем они — все вместе — на Кортеса. Всех все устраивало.
Разведка служила исправно, и когда пронырливые тлашкальцы сообщили, что город уже собрал порядка двух тысяч воинов, а в главном храме принесли в жертву семерых человек, Кортес понял, что дальше тянуть нельзя. Обычно индейцы приносили столь обильные жертвы непосредственно перед важным делом. Он пригласил капитанов, быстро объяснил им боевую задачу и тут же нанес визит правителю города.
— Мое терпение истощилось, — сразу перешел он к делу. — Послы молчат, а я не могу терять столько времени понапрасну!
Вождь заметно заволновался.
— И потом тлашкальцы говорят, здесь в городе заговор, — требовательно заглянул ему в глаза Кортес. — Я не знаю, чьи это происки — твои или Мотекусомы, но покорно ждать нападения не намерен.
Вождь побледнел.
— Я ни о каком заговоре не знаю…
Кортес, останавливая его, поднял руку.
— Мне некогда выяснять, кто главный заговорщик, — четко обозначил он свою позицию. — Просто пришли нам две тысячи отборных носильщиков — завтра же. И мы уйдем.
— Две тысячи? — изумился правитель.
— А ты что думал? — прищурился Кортес. — Кто будет тащить в столицу мои тяжелые Тепуско? Тлашкальцев-то вы в город не пустили!
Вождь замялся… он действительно просил не вводить в город тлашкальцев, но организовать за одну ночь две тысячи носильщиков?
— Значит, завтра с утра? — растерянно переспросил он и вдруг расцвел.
— Да-да, — настойчиво повторил Кортес. — И чтоб поздоровее носильщики были! Покрепче!
А спустя полчаса он нанес визит и послам.
— Тлашкальцы говорят, в городе заговор, — прямо известил он, — и я не хотел бы думать, что в этом замешан Мотекусома.
Послы оторопели.
— Разумеется, нет.
— Значит, я могу рассчитывать на понимание Великого Тлатоани, если мне придется отбиваться? Кто бы ни напал…
— Безусловно! — дружно закивали послы. — Чолула подло отложилась от Союза и не может рассчитывать на поддержку Мотекусомы!
А той же ночью Марина за волосы притащила в Гостиный двор старуху.
— Колтес, она сказала, вас всех убьют.
Кортес заинтересовался.
— Кто она?
Марина задумалась, но кастильских слов ей все еще отчаянно не хватало, и она быстро нашла и привела Агиляра.
— Она говорит, что старуха — мать здешнего жреца, — перевел Агиляр. — Предложила выйти замуж за ее сына. Сказала, что они тоже хорошего рода. Обещала много украшений для ушей…
— Когда назначено нападение? — оборвал его не имеющий времени слушать об украшениях для ушей Кортес.
— Сначала они хотели напасть этой ночью, — перевел Агиляр. — Но недавно время внезапно перенесли. Первыми нападут носильщики и нападут они завтра утром, прямо здесь.
Кортес улыбнулся. Все шло, как он и предполагал.
— Старуху связать и — на задний двор, — махнул он рукой. — А с ее сынком я завтра буду разбираться. И еще Агиляр… сходи к капитанам. Я назначаю внеочередную сходку.
Едва солнце взошло, к Гостиному двору потянулись крепкие, плечистые, покрытые шрамами носильщики. Они шли и шли — из каждого квартала города, и стоящая в воротах охрана пропускала всех, отнимая и складывая у стены только совсем уж плохо спрятанное оружие.
— Потом заберешь, — вставляя заученные при помощи Агиляра и Марины местные слова, объясняли они, — как ты будешь со всем этим барахлом пушку тащить?
А едва похожий на мышеловку двор был заполнен, и ворота закрылись, показался Кортес. Он выехал из пустого по местному обычаю дверного проема на коне, в сопровождении обоих переводчиков и нотариуса, и был спокоен и уверен.