— Уже больше года. Тринадцать месяцев.
Жрецы переглянулись. Срок полного поста был назван исключительно благоприятный. А день Тошкатль — праздник весны и возрождения должен был наступить вот-вот.
— Ты говоришь правду? Ты действительно год постился и не знал женщин?
— Я говорю чистую правду.
Жрецы отошли в сторону, перекинулись десятком слов, а потом от них отделился самый старый.
— Извини, сынок, но ты — чужак. Нашим Человеком-Уилопочтли может быть только человек мешикской крови. Ты же сам это знаешь…
Мельчорехо горько улыбнулся.
— Вы не понимаете. С того дня, как Иисус взошел на крест, ни эллина, ни иудея больше нет.
Жрец замешкался. Он не до конца понимал, что ему говорят.
— Отныне нет ни тотонака, ни мешиканца, — улыбнувшись еще горше, пояснил Мельчорехо. — Мы умрем вместе. И какая разница, что мы разной крови?
Жрец посуровел.
— Все, сынок. Иди. Мы вынесли решение.
— Глупцы, — всхлипнул Мельчорехо и вдруг сорвался на крик. — Уже год, как Уицилопочтли посылает вам знаки! Или вы не видели Громовых Тапиров?!
Жрецы смутились, а возле бесноватого чужака сразу начала собираться толпа.
— А может быть, вы не заметили Тепуско?! — хрипло кричал Мельчорехо. — Тепуско, кидающих круглые камни на десять полетов стрелы?!
Жрецы уже начали сердиться. А толпа все собиралась.
— Или вам так и не удалось увидеть ни одного бледного лицом посланца из преисподней?! — надрываясь, рыдал Мельчорехо.
Люди начали переглядываться. В чем-то чужак определенно был прав.
— Все знаки, что ваш Иерусалим падет!
Главный жрец растерялся; он не знал, что такое Иерусалим. Однако быстро взял себя в руки, посуровел и легонько толкнул бесноватого в грудь.
— Не пугай людей попусту. Иди к себе домой и стань там, кем хочешь, даже Человеком-Уицилопочтли. А здесь ты — чужак.
— Мы все умрем вместе, — всхлипывая, пробормотал Мельчорехо. — Поймите это. И не будет никакой разницы между тобой и мной.
Толпа взволнованно загомонила.
— Все! — махнул жезлом в виде змеи жрец. — Расходитесь. Видите же, что человек не в себе! Все-все… разойдитесь…
А люди все стояли и стояли.
Братья и племянники Мотекусомы собрались на совет в считанные минуты после выхода отряда Кортеса из дворца.
— Надо штурмовать дворец! — горячо предложил племянник Мотекусомы — Куит-Лауак. — Отобрать высокородную Малиналли, а кастилан убить!
— Дворец нам не взять, — возразил один из братьев Мотекусомы. — Они закрылись изнутри, да и воинских сил там осталось много.
Молодежь заволновалась.
— А зачем нам дворец?! — вскричал юный Куа-Утемок. — Давайте нападем на самого Кортеса!
— А смысл? — уже с раздражением отозвались пожилые родственники. — Мотекусома прямо написал: не вмешиваться! Пусть кастилане сами перебьют друг друга.
Молодежь закипела.
— Кастилане могут и замириться! Это же одна стая! А Мотекусома — трус!
Теперь уже вскипели старцы.
— Мотекусома — Тлатоани! Придержи язык, щенок! Тебе до него, как до неба!
— И что теперь — ничего не делать?
Вожди снова сцепились. Все понимали, сколь уникальный шанс предоставили им боги, но никто не знал, как использовать этот шанс наилучшим образом. А ставки были нестерпимо высоки. И лишь в самом конце кто-то произнес главное — то, что боялись сказать остальные:
— Зачем мы с вами шумим? Все равно самим нам не справиться. Совет всего нашего рода собирать надо. Иначе «мертвецов» не одолеть.
Ближайшие родственники Мотекусомы понурились. Чуть ли не половина мешикских вождей уже успела породниться с Малинче-Кортесом-Кецаль-Коатлем, а кое-кто даже принял христианство, рассчитывая передать власть не по обычаю — племяннику или брату, а по более выгодному кастиланскому закону — сыну. А значит, жди раскола, — убедить их порвать родственные связи и напасть на собственного зятя — Кортеса было немыслимо. Да, и авторитет новой Сиу-Коатль, жены Кортеса — Малиналли значил очень даже много. Выходил порочный замкнутый круг, и всех их могла ждать судьба арестованного самыми близкими людьми Какама-цина.
— Нельзя нам ничего делать. Ни на Кортеса нападать, ни совет всего рода собирать, — нехотя подвел итог Куит-Лауак. — Сначала между собой следует согласие найти.
Осознав, что из Вера Крус ему ответа уже не дождаться, Панфило де Нарваэс плюнул на оставшихся там парламентеров, да и на саму крепость и двинулся прямиком в Семпоалу. А, как только вошел, понял, что лучшего шанса судьба не предоставит уже никогда!