Зураб сосредоточенно разглядывал рану: «Сам себя ранил, так кинжалом не бьют. Только цель какая? Пока в мою пользу мелет ложь. А может, играет, как с пойманной мышью? Убью на месте!» — и он притворно улыбнулся, чтобы не заскрежетать зубами.
— Очевидно, раны мешают говорить? Чувствую, тебе удалось подслушать, о чем совещались за выступом.
— Если б не удалось, светлый князь, как осмелился бы прийти? Все знают: князь Зураб Эристави лучших лазутчиков имеет. И потом, у того, кого бог осчастливил родиться в Арагвском княжестве, слух подобен оленьему. Не успел я как следует скрыться, сразу такое услыхал: «В чем дело, Нодар, турки запаздывают на восемь дней? Очень хорошо! Саакадзе сейчас у Сафар-паши выбирает из двухсот янычар, присланных Осман-пашой, сто умеющих стрелять из пушек? Еще лучше! Возьмем их пушки и заставим их янычар выучить наших дружинников…»
— Постой, — прервал гонца Шадиман, — выходит, Саакадзе в Ахалцихе?
— Ты угадал, светлый князь, и почти все отчаянные «барсы» с ним. Еще такое подслушал, господин: больше пятнадцати тысяч через восемь дней к Ахалцихе подойдет. Тогда всю Картли окружат, чтобы ни один хан… ни один сарбаз целым не ушел. Еще такое услышал, какой-то азнаур другому говорил: «Наш Моурави поклялся живым Иса-хана взять… Султану так обещал», — «Почему не Хосро-мирзу?» — удивился другой. — «Э, какой ты недогадливый! Хосро-мирза султану нужен, как гусю папаха. Иса-хан другое дело — близкий родственник шаха Аббаса…» — «Э-э, Пануш, у меня руки чешутся! Я первый на ананурскую стену взберусь, хорошо знаю дорогу». — «Почему не на марабдинскую?» — «Опять глупость показываешь! Наш Моурави сказал: «Марабда мне самому нужна». Взамен Марабды два княжества султану обещал: Сацициано и Саджавахо». — «Выходит, три князя пострадают?» — «Почему три, а Арша?» Султан так и сказал: «Арагвское княжество и Арша мне, как золотой рог, нужны». А Марабда…
— Ты, верблюжий навоз, хочешь уверить, что час напролет слушал и тебя не поймали?
— Мог бы еще час слушать, но этот дурак Реваз вдруг предпочел обратить свой зад в решето.
Зураб раздумывал: «Выдать собаку значит выдать себя. А какая мне польза? И так чуть не погиб. Выручил лазутчик «барса». Он хрипло выругался.
— Как же ты спасся? — громко спросил Хосро-мирза, заглушая смех Андукапара.
— Спасибо коню! Выскочили саакадзевцы, янычары тоже, ночь темная, а они без коней. Помахали мы шашками, потом я схватил Реваза, перекинул на коня, как вьюк, и как ветер взвился. Долго слышали издали конский топот, только опоздали, пиначи. Реваз как увидел, что спаслись, сразу со стоном с коня сполз, а я сюда прискакал. Еще благородная, высокорожденная княгиня Нато наказала тебе, князь князей, передать, — вдруг, нахально смотря на Зураба, протянул Ило, — когда в Ананури будешь возвращаться, купи два отреза бархата: внучкам хочет послать. Голубой к лицу княгине Маро, Ксанской Эристави, а розовый — Хварамзе, княгине Мухран-батони. Хотя обе — дочери Георгия Саакадзе, все же очень любит…
— Молчи, презренный! — не выдержав, вскипел Зураб. — Не испытывай мое терпение!
— Князь князей, что передать Миха? Слать еще гонцов или уже довольно?
— Убирайся, гиена! Или я… — Зураб запнулся, почувствовав на себе проницательный взгляд Шадимана. «Где моя зоркость?» — упрекнул себя Зураб и уже добродушно произнес: — Иди, верный воин, пусть цирюльник тебя вылечит, дня через два отправишься с посланием и бархатом к благородной, высокорожденной княгине Нато.
Шадиман ладонью мягко провел по выхоленной бороде и предложил вечером устроить состязание в нарды, а пока разойтись, дабы в тишине обдумать слышанное.
Гонца никто не наградил: пусть Зураб о своих лазутчиках заботится; тем более, вести привез — лишь черту на радость.
Хуже остальных чувствовал себя Иса-хан: «Если Непобедимый что-либо обещает — непременно исполнит. Да защитит меня аллах от подобного позора! Лучше пасть в бою. Но разве мало других дорог! Чем плох путь в Исфахан?»
Конюхам показалось, что Иса-хан слишком поспешно вскочил на серого в яблоках скакуна и умчался в крепость.
Очутившись в своих покоях, Зураб наконец дал волю ярости: схватил кувшин, грохнул о пол и, отшвырнув ногой осколки, разразился проклятиями: «Чтоб тебя гиена проглотила! Родоначальник сатаны! Это ли не позор?! Какой-то Саакадзе из Носте высмеял меня, князя Арагвского, как последнего глупца! Вот подлая плата за доброту! Не я ли, Зураб Эристави, восхищаясь на Марткобской равнине, одарил лазутчика Ило? И вот эта помесь жабы и змеи, извиваясь и прыгая, неотступно следил за Миха. А что, если, — Зураб ужаснулся, — и о фальшивых дружинниках проведал? Не хватает мне насмешек заносчивых Мухран-батони! И как бесстыдно предстал предо мною! А сейчас, наверно, разгуливая по Тбилиси, пьет с амкарами, выведывая все сведения о Метехи… Да, но почему Саакадзе решил помочь мне выпроводить Хосро-мирзу и Иса-хана из Картли? Узнаю хищника. Вот он, распушив усы, извергает из пасти «барсов» мудрость: «В борьбе то оружие хорошо, которое под руку попадется». Я ему под когтистую лапу угодил, ибо еще месяц — и азнаурам уже нечем будет противостоять персам. И в Кахети ему Иса-хан не нужен, и здесь Симон Второй ни к чему «барсу»… значит, выгодно действовать со мною заодно. О сатана! Оторвусь ли я когда-нибудь от тебя?! И не как равный с равным действует, а вертит мною, как рукояткой. Но… какими мерами Ило добился предательства верного мне Реваза? Неужели угрожал евнухом сделать, а в задаток исколол зад?..»