По распоряжению совета Российско-американской компании и господ директоров, сего числа вручаю вам, господин Баранов, бумагу, данную мне в Санкт-Петербурге...
Он вынул из-за борта мундира давно приготовленный пакет, чуть не уронил его, быстро подошел к столу и, положив бумагу, снова вернулся на прежнее место. Понафидин упорно глядел в угол.
Баранов молча, открыто посмотрел на офицеров, надел очки, вскрыл конверт. Чтобы лучше видеть, подошел к окну. Лысая, с остатками белых волос голова правителя склонилась над бумагой.
«Совета, учрежденного Высочайшею волею при Главном Правлении Российско- американской Компании, под Высочайшим Его Императорского Величества покровительством состоящей.
Ново-Архангельской конторе приказание.
Преклонность лет Главного правителя американских областей Г. Коллежского Советника и кавалера Баранова, болезненные его припадки и двадцатипятилетнее пребывание там в беспрестанных трудах и заботах давали ему право на неоднократные требования об увольнении его от должности: посему хотя два раза отправляемы были ему преемники Кох и Борноволоков, но они за смертностью не достигли того края, а после того третьего способного человека правление Компании заместить не могло; ныне же встретило оное достойную к тому особу в лице предъявителя сего, г. флота капитан-лейтенанта и кавалера Леонтья Андреяновича Гагемейстера, начальника кораблей «Кутузова» и «Суворова»; в рассуждении чего Совет Российско-американской Компании определил и с тем же Г. Гагемейстер писал к Г. Баранову, чтоб он ему сдал свою должность, капиталы и дела принадлежащим образом. О сем событии Ново-Архангельская контора, г.г. морские офицеры и все должностные и служащие в Компании имеют ведать и вновь определенному начальником областей Г. Гагемейстеру повиноваться во всем, что до должности каждого относится, под опасением, в случае неисполнения сего, определения строгого взыскания по законам.
Дано в С.Петербурге, 1816-го года.
Подписали:
Гаврило Сарычев, Иван Ведемейер, Яков Дружинин, Михаиле Булдаков, Венедикт Крамер, Андрей Северин. Правит. Канц. Иван Зеленский».
Это был конец. Удар в спину, издалека, подслащенный словами заботы! Все, чем отплатило отечество!..
Баранов принял удар спокойно. Молча сложил бумагу, положил на бюро.
Когда угодно принимать дела, сударь? спросил он ровно и почти бесстрастно. Но даже Гагемейстер понял, какое душевное напряжение таилось за этим внешним спокойствием.
Когда будет угодно вам,поспешил он ответить учтиво. Теперь, по совершении главного, он рад был поскорее уйти, а об остальном договориться через помощников.
Завтра,сказал Баранов.
Он попросил только одного. Разрешения после сдачи дел перебраться в Озерный редут, чтобы там составить подробный отчет за все годы и привести в порядок коллекции. Гагемейстер милостиво согласился. Отныне он был хозяином.
Но утром капитан-лейтенант отменил свое согласие. Баранову было приказано немедленно сдать управление конторой Хлебникову, сдать все ключи и книги и никуда не уезжать из Ново-Архангельска. Новый главный правитель боялся соперника.
Глава седьмая
После отъезда Гагемейстера из Росса Алексей не вернулся на ранчо. Сперва пришлось доставить артель алеутов на Ферлонские камни, затем заняться верфью. Заложили новый двухмачтовый корабль, требовался неустанный присмотр. Помогали Петрович и Лука. Промышленный не поехал на камни. Пачка один справлялся с делом.
Пребывание капитан-лейтенанта в форте расстроило насаженную жизнь колонии, с его отъездом все вздохнули свободно. Но ощущение какой-то неуверенности осталось. А самое главное значительно ухудшилось зрение Кускова. Иван Александрович уже не сидел до поздней ночи над книгами, не занимался с мальчиками. К окну его горницы привесили ставни, порой они не открывались весь день. В полумраке не так болели глаза.
Но когда боль уменьшалась. Кусков, поглубже надвинув с большим козырьком картуз, шел на берег и в прерию, на верфь и на мельницу, где мололи пшеницу первого урожая, по-прежнему вникал во все дела.
В загонах для скота рос теперь свой молодняк, ожеребилась кобыла, подаренная Чу-Чу- Оаном жене Кускова. Черный длинноногий жеребенок служил забавой не только мальчикам, но и Луке, который не поленился утыкать загородку темно-красными ветками мадроны для защиты от слепней.
Алексей же большую часть дня проводил на верфи. «Вихрь» доживал свои последние дни. Сырой аляскинский дуб, из которого он был выстроен, гнил, разрушался, нужно было торопиться спустить на воду новое судно до осенних бурь. Помощник правителя Росса хотел назвать новый корабль «Иван Кусков», но пока об этом не говорил ни слова. Думал сделать сюрприз Ивану Александровичу.
Давно прошли времена размолвок. Последние годы он сам убедился, как часто страдал правитель колонии, будучи не в силах соединить служение интересам компании и отечеству, как глубоко и скрытно переживал этот разлад. Посещение Гагемейстера лишь усилило внутреннюю боль.
На «Вихре» Алексей хотел еще раз сходить в Монтерей. Нужно было окончательно узнать ответ губернатора о промысле бобров в заливе св. Франциска, доставить кое-какие товары, оставленные для этой цели капитан-лейтенантом, и, может быть, увидеть Кончу.
Он торопился ускорить поездку, тем более что тревожные сведения о волнениях уже в самой Калифорнии нарастали. Пастухи видели далеко в прерии колонну всадников, а две ночи подряд с вышек форта можно было наблюдать в стороне испанских владений большое зарево, непохожее на степной пожар. Возможно, горела миссия или усадьба какого-нибудь дона, подожженная повстанцами.
Но в Монтерей поехать не пришлось. Однажды утром, когда Алексей с Петровичем проверяли обшивку нового судна, на верфь прибежал Манук и сказал, что из сан- францискской президии явился гонец и что Иван Александрович просит помощника немедля прибыть в форт.
Не переодеваясь, в холщовых штанах и измазанной смолою рубахе, Алексей поспешил к правителю. Кусков эти дни чувствовал себя лучше, но ставни в доме были прикрыты, и Алексей не сразу разглядел спавшего на лавке испанского гонца. Солдат ехал всю ночь да две ночи перед этим скакал из Монтерея.