— Вы можете сказать так, Гюнтер, — усмехнувшись, ответил Ягер, в последнее мое путешествие по Польше этот человек решил подарить мне разрешение жить дальше. — Его внимательные глаза бросили короткий взгляд на Мордехая. — Я думаю, сейчас он очень жалеет об этом.
Вкратце дело сводилось к следующему. Ягер перевозил взрывчатый металл, украденный у ящеров. Мордехай отпустил его в Германию с половиной этой добычи, отправив вторую половину в США. Теперь обе страны создавали ядерное оружие. Мордехай радовался тому, что оно есть у Штатов. Радость по поводу того, что и Третий Рейх получил его, была куда более сдержанной.
Гюнтер уставился на него.
— Как? Он отпустил вас? Этот неистовый партизан?
Он говорил так, словно Анелевича здесь не было.
— Он так поступил. — Ягер снова окинул взглядом Мордехая. — Я ожидал, что у вас будет роль повыше этой. Вы могли бы управлять областью, а то и целой страной.
Мордехай менее всего мог предположить, что в первую очередь нацист подумает именно об этом. Он сокрушенно пожал плечами.
— Одно время я был на таком посту. Но потом не все обернулось так, как, по моим надеждам, должно было бы. Случается и такое.
— Ящеры выявили, что вы за их спиной ведете кое-какие игры, не так ли? — спросил Ягер.
В прошлом, когда они встречались в Хрубешове, Анелевич понял, что тот вовсе не был дураком. И сейчас ничего не сказал такого, что заставило бы еврея изменить это мнение. И прежде, чем молчание стало бы неловким, немец махнул рукой.
— Впрочем, бросьте беспокоиться. Это не мое дело, и чем меньше я думаю о том, что не является моими делами, тем лучше для всех. А чего вы хотите от нас здесь и сейчас?
— Вы наступаете на Лодзь, — сказал Мордехай.
Лично ему казалось, что этот ответ сам по себе исчерпывающий. Но он ошибся. Ягер нахмурился и произнес:
— Вы правы, черт возьми. У нас не так часто бывает возможность наступления на ящеров. Чаще они наступают на нас.
Анелевич тихо вздохнул. Вполне возможно, что немец не понимает, о чем он говорит. Он начал издалека.
— Вы ведь неплохо сотрудничали с партизанами здесь, в западной Польше, не так ли, полковник?
Ягер был в чине майора, когда Мордехай встречался с ним в прошлый раз. И хотя сам Анелевич с тех пор отнюдь не взлетел по карьерной лестнице, немец по ней наверняка поднялся.
— Да, это так, — отвечал Ягер, — почему бы и нет? Партизаны ведь тоже люди!
— Среди партизан много евреев, — сказал Мордехай. Подход издалека явно не сработал, и он резанул напрямую: — В Лодзи остается еще немало евреев, в том самом гетто, которое вы, нацисты, создали для того, чтобы морить нас голодом, до смерти мучить на тяжелых работах и вообще уничтожать нас. Когда вермахт войдет в Лодзь, через двадцать минут после этого там появятся эсэсовцы. И в ту секунду, когда мы увидим первого эсэсовца, мы снова перейдем к ящерам. Мы не хотим, чтобы они победили вас, но еще меньше мы желаем, чтобы нас победили вы.
— Полковник, почему бы мне не послать этого паршивого еврея подальше хорошим пинком в зад? — спросил молодой Гюнтер.
— Капрал Грилльпарцер, когда мне понадобятся ваши предложения, будьте уверены, что я обращусь к вам, — произнес Ягер голосом гораздо более холодным, чем все снега в округе.
Когда он снова повернулся к Мордехаю, на лице его было написано смятение. Он знал кое-что о зверствах, которые творили немцы с евреями, попавшими в их лапы, знал и не одобрял. В вермахте таких было немного, и Анелевич радовался, что его партнер в переговорах — именно этот немец. Но тот по-прежнему смотрел на проблему со своей точки зрения.
— Вы хотите, чтобы мы отказались от рывка, который дал бы нам выигрыш. Это трудно оправдать.
— Я вам скажу, что вы потеряете ровно столько, сколько выиграете, — ответил Анелевич, — вы получите от нас информацию о том, что делают ящеры. Если нацисты войдут в Лодзь, то ящеры будут получать от нас информацию обо всем, что касается вас. Мы знаем вас слишком хорошо. Мы знаем, что вы делаете с нами. И вдобавок мы прекратим саботаж против ящеров. Вместо этого мы будем нападать и стрелять в вас.
— Пешки, — пробормотал сквозь зубы Гюнтер Грилльпарцер. — Дерьмо, все, что нам надо, так это повернуть против них поляков, а те уж позаботятся.
Ягер начал орать на своего капрала, но Анелевич схватил его за руку.
— Теперь это не так-то просто. Когда война только начиналась, у нас не было оружия и мы не очень-то умели с ним обращаться. Теперь не то. У нас оружия больше, чем у поляков, и мы перестали стесняться отвечать огнем, когда кто-нибудь в нас стреляет. Мы можем нанести вам ущерб.
— Доля правды в этом есть — у меня был случай убедиться, — сказал Ягер, — но, думаю, Лодзь следует взять. Мы немедленно получим преимущество, достаточное, чтобы оправдать нападение. Помимо всего прочего, это передовая база ящеров. Чем я буду оправдываться, если обойду этот город?
— Как там говорят англичане? На пенни мудрости да на фунт глупости! Это о вас, если вы начнете снова ваши игры с евреями, — отвечал Мордехай. — Вам нужно, чтобы мы работали с вами, а не против вас. Неужели вам мало досталось от средств массовой информации после того, как весь мир узнал, что вы творили в Польше?
— Меньше, чем вам кажется, — сказал Ягер ледяным тоном, и лед этот предназначался Мордехаю. — Многие, кто слышал об этом, не верят.
Анелевич закусил губу. Он знал, что Ягер говорит чистую правду.
— По вашему мнению, они не верят потому, что не доверяют сообщениям ящеров, или потому, что думают, что люди не могут быть такими злодеями?
На это Гюнтер Грилльпарцер снова выругался и приказал часовому, который привел Мордехая в лагерь, повернуть винтовку так, чтобы ствол ее смотрел в сторону еврея.
Генрих Ягер вздохнул.
— Вероятно, и то и другое, — сказал он, и Мордехай оценил его честный ответ, — хотя «отчего» и «почему» сейчас особого значения не имеют. А вот «что» — это важно. Если, допустим, мы обойдем Лодзь с севера и с юга, а ящеры врежутся в одну из наших колонн за пределами города, фюрер не очень порадуется этому.
И он закатил глаза, чтобы дать понять, насколько далеко он зашел в своем допущении.
Единственное, что Адольф Гитлер мог сделать радостного для Анелевича, — это отправиться на тот свет, и лучше, чтобы это произошло еще до 1939 года. Тем не менее еврейский лидер понял, о чем говорит Ягер.
— Если вы, полковник, обойдете Лодзь с севера и юга, я обеспечу, чтобы ящеры не смогли организовать серьезной атаки на вас.
— Вы в состоянии это обеспечить? — спросил Ягер. — Вы по-прежнему можете сделать так много?
— Я так считаю, — ответил Анелевич. В голове мелькнуло: «Я надеюсь». — Полковник, я не собираюсь говорить о том, чем вы обязаны мне… — (Конечно, он не собирался говорить об этом, он просто уже об этом говорил), — но хочу сказать, между прочим: то, что я добыл тогда, смогу добыть и теперь. А вы?
— Не знаю, — ответил немец.
Он взглянул на кастрюлю с варевом, достал ложку и миску, отмерил порцию. И, вместо того чтобы приняться за еду, протянул алюминиевую миску Мордехаю.
— В тот раз ваши люди кормили меня. Теперь я могу покормить вас. — Спустя мгновение он добавил: — Это мясо куропатки. Мы подстрелили пару штук нынче утром.
Анелевич, поколебавшись, зачерпнул ложкой еду. Мясо, каша или ячменные зерна, морковь и лук — все это он проворно проглотил.
Закончив, он вернул миску и ложку Ягеру, который протер их снегом и взял порцию для себя.
Жуя, немец проговорил:
— Я поразмыслю над тем, что вы мне сказали. Я не обещаю, что все получится, но сделаю все, что в моих силах. И что я еще скажу, Мордехай: если мы окружим Лодзь, вам стоит выполнить ваше обещание. Доказать, что сотрудничество с вами полезно, убедить ценностью того, что вы сообщите. Пусть люди, стоящие надо мной, захотят попробовать сотрудничать с вами снова.
— Понимаю, — ответил Анелевич, — но это относится и к вам. Добавлю: если после этого дела вы проявите вероломство с вашей стороны, то вам не понравятся партизаны, которые появятся в ваших тылах.