Возмущенная Люси ответила после пятого звонка:
– Помилуй бог, шесть тридцать утра. Я еще в постели.
– Подумаешь, проблема...
– Я же сказала, что не готова к разговору с тобой.
– А вот это уже проблема. Даю тебе минуту на то, чтобы открыть ворота, или я их разнесу.
– Пришлешь мне открытку с Гуантанамо!
Снова повесила трубку.
К счастью, ему не пришлось приводить угрозу в исполнение, потому что полминуты спустя ворота открылись. После короткой беседы с агентом секретной службы Панда проехал вдоль извилистой аллеи, ведущей через густой лес к дому, огромному георгианскому особняку. Остановился перед ним и вышел. В прохладном воздухе стоял запах опавших листьев, ясное небо обещало зарю. Панда попытался убедить себя, что это хорошее предзнаменование. Нелегкая задача, когда чувствуешь тошноту.
Открылась парадная дверь, и вот явилась Люси. К горлу подкатил ком. Все, что скрывалось от Панды за густой завесой, стало сейчас кристально ясным, но явно не для нее… Вместо того чтобы пригласить его войти, она сама вышла, накинув ветровку поверх ярко-красной пижамы с зелеными лягушками.
Ее родители – последние люди, с которыми ему хотелось бы встретиться, поэтому этот поединок снаружи оказался неожиданным подарком. Люси надела кроссовки на босу ногу, Прекрасные блестящие светло–русые волосы спутаны, косметики на ней не было, а на щеке отпечатался след от подушки. Она выглядела чудесно, такой земной и обыкновенной. И в то же время необыкновенной.
Она остановилась между парой опор на верху трех широких ступеней. Панда подошел к ней по выложенной кирпичами дорожке.
– Кто-то умер? – спросила Люси, глядя на его костюм.
Она должна бы знать, что Панда ни за что не показался бы в доме президента Соединенных Штатов в джинсах и футболке.
– Не было времени переодеться.
Люси спустилась со ступеней на алые и желтые листья, усыпавшие дорожку. Несмотря на хрупкие черты и пижаму с лягушками, она больше не выглядела тинейджером. Совершенно взрослая женщина – соблазнительная, сложная и рассерженная, и все вместе до чертиков пугало Панду.
Она воинственно, как боксер–профессионал, выставила подбородок.
– Есть огромная разница между сделатьвазэктомию и планироватьсделать вазэктомию.
– Что ты имеешь в виду? Я никогда не говорил, что сделал операцию.
Она фыркнула.
– Не собираюсь с тобой спорить. – И устремилась по влажной усыпанной листьями траве в сторону дерева, под сенью которого, судя по виду, мог когда-то укрываться Томас Джефферсон, вычитывая корректуру Декларации независимости. – Факт есть факт, – сказала Люси, – как-то по ходу дела один из твоих маленьких негодников забил в ворота гол, и теперь тебе предстоит стать отцом. Что ты об этом думаешь?
– Я… у меня не было времени подумать.
– Ну, а у меня время было, и я скажу тебе, чего не будет точно. Я не притворюсь, что наведалась в банк спермы, и не собираюсь избавляться от ребенка.
Он ужаснулся:
– Конечно, черт возьми, ты не будешь избавляться.
Все еще злая как черт, Люси шагала дальше.
– Так что ты собираешься делать? Снова психовать?
То, как она принизила его психологические проблемы, будто это мелочь какая, заставило Панду полюбить ее еще больше, хотя больше уже и так некуда.
– Ну? – Люси чеканила шаг по мокрой траве, словно какая-то училка третьеклассников. – Что ты должен себе сказать?
Панда сглотнул:
– Отличная работа?
Он ждал, что она врежет ему за такие слова, но вместо того Люси надула губы:
– Моим родителям это вряд ли понравится.
Мягко сказано. Полностью осознавая, что ступает сейчас на опасную территорию, он осторожно сказал:
– Что ты хочешь, что бы я сделал?
Она помчалась со сверхзвуковой скоростью.
– Да ничего! Я с тобой порвала!
Люси топала обратно к дому, и поскольку Панда не умел обращаться с беременными женщинами, как и не умел обращаться именно с этой, когда она не была беременной, то просто обогнал ее.
– Я люблю тебя.
Дрянная девчонка приостановилась и презрительно усмехнулась:
– Ты заботишьсяобо мне. А это большая разница.
– Ладно, согласен. Но гораздо больше люблю тебя. – Горло перехватило. – Полюбил с того самого момента, как нашел тебя в Техасе в том переулке.
Глаза с зелеными искорками широко распахнулись от изумления:
– Вранье.
– Нет. Я же не утверждаю, будто знал, что люблю тебя, но почувствовал с самого начала – вот оно, важное, то, что надо . – Он хотел коснуться ее. Боже, а когда он не хотел ее касаться? – но побоялся, что только все испортит. – Всякий раз, когда мы были вместе, я боролся с собой, только бы поступать по правилам. Слов нет, как я от этого устал. Наверно, ты тоже любишь меня. Или я ошибаюсь?
Тот самый вопрос, который неотступно преследовал Панду. Что, если он ошибается? Что, если она сказала правду, и он был лишь мимолетной прихотью? Инстинкты подсказывали ему обратное, но он чересчур сведущ о власти самообмана. Панда весь подобрался.
– Ну и что? – Люси подняла насмешки до уровня искусства. – Я думала, что любила Теда Бодина, и посмотри, как все обернулось.
У Панды так отлегло от сердца, что он с трудом лишь смог ответить:
– Угу, но он был слишком хорош для тебя. А вот я – нет.
– Ладно, допустим.
Ему захотелось схватить ее, сунуть в машину и увезти подальше, но он сомневался, понравится ли это ей или команде секретной службы ее матери. Панда набрался смелости и заставил себя сказать то, что ему необходимо было выложить:
– Кристи нашла мне консультанта–ветерана. Из тех, что понюхал пороху. Мы с ним столковались. Не утверждаю, что все идеально, но сказал бы, он убедил меня, что я в гораздо более здравом уме, чем считал.
– Он ошибается, – заявила Мадам Чуткость.
И все же Панде почудилось... он почти уловил, как смягчилось выражение этих больших карих глаз, хотя, возможно, просто ему хотелось так думать.
– Скажи, как ты хочешь справиться с этой запутанной ситуацией, – выговорил он чуть ли не с мольбой. – Ты же знаешь, я женюсь на тебе, если ты этого хочешь. Я сделаю все для тебя. Просто скажи, что ты хочешь.
Любая нежность, которую он вообразил, тут же исчезла, сменившись ледяной надменностью.
– Ты безнадежен.
Люси протопала по листьям, поднялась по ступеням, но дверь перед его носом не захлопнула, из чего Панда заключил, что ему позволено войти за ней в дом, чтобы получить еще порцию пинков.
Из внушительного вида холла вела наверх широкая лестница, на стенах висели выразительные старинные полотна, а антикварная мебель просто кричала о старых деньгах, но брошенные рюкзаки, мотоциклетные шлемы, одинокий пестрый гольф, сваленные в углу, говорили о более молодых обитателях. Люси бросила ветровку на стул, выглядевший словно из коллекции Национального музея дизайна, и снова повернулась к Панде лицом.
– Что, если я лгу?
Он замешкался, пытаясь стряхнуть листья с подошв на восточном ковре, простиравшемся от дверного проема.
– Лжешь?
– Что, если я не беременна и все выдумала, – сказала она. – Что, если я наконец разглядела всю эту шараду, что ты построил, чтобы защитить меня, словно я сама себя защитить не в состоянии? Что, если я на самом деле люблю тебя и смогла придумать лишь один способ вернуть? Как ты тогда поступишь?
Панда забыл о мокрой обуви:
– Так ты лжешь?
– Ответь на вопрос.
Ему захотелось придушить ее.
– Если ты лжешь, то ты не представляешь, как я сильно разозлюсь, потому что несмотря на все, что говорил, я хочу от тебя ребенка. Скажи мне правду сейчас же!
Казалось, ее глаза растаяли.
– Правда? Ты правда хочешь малыша?
Теперь он весь ощетинился:
– Не морочь мне голову, Люси. Это слишком важно.
Она отвернулась:
– Мама! Папа!
– Мы здесь, – раздался откуда-то из задней части дома громкий мужской голос.
Нет, ее точно придется прибить, только сперва ему пришлось пойти за ней хвостом через этот грандиозный дом в просторную освещенную пятнами солнечного света кухню, где пахло кофе и какой-то выпечкой. В квадратном эркере, выходящем окнами в осенний сад, стоял столик на козлах. У одного конца в белом халате и серых шлепанцах сидела президент Джорик, открыв перед собой «Уолл–стрит джорнал», рядом лежала еще одна сложенная газета. Даже без макияжа президент была красивой женщиной, в придачу к тому же производящей впечатление. Напротив нее в джинсах и свободной толстовке сидел муж. Хотя президент привела волосы в порядок, муж ее не только не причесался, но и не побрился. Панда сильно надеялся, что эти двое уже выпили по второй чашке кофе, или все обернется еще хуже, чем он ожидал.