О тех, кто первым ступил на неизведанные земли. О мужественных людях — революционерах,
Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше.
О тех, кто проторил пути в науке и искусстве,
Кто с детства был настойчивым в стремленьях И беззаветно к цели шел своей.
Валерий Воскобойников
■ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ
Тысячу лет назад в Бухаре жил гениальный человек по имени Абу Али Хусайн ибн-Абдаллах ибн-Хасан ибн-Али ибн-Сина.
Это длинное имя кажется странным, как и многие восточные имена того времени,, хотя на самом деле все в этих именах просто. Немного позже станет ясен смысл его имени.
Кто он — Ибн-Сина? Врачи говорят, что он великий врач.
Нет, он известный астроном, математик, — скажут математики.
И большой поэт, писатель, — скажут литераторы,
Он ведь теоретик геологии, — скажут геологи,
И теоретик музыки, — скажут музыканты.
И философ, — скажут философы.
И все они будут правы.
Кто же он — вечный скиталец, то главный министр, везир, то брошенный в заключение, в замок?
Почему через сто с небольшим лет после его смерти по приказу религиозных фанатиков в Багдаде на главной площади горят философские книги Ибн-Сины?
А еще через несколько сотен лет в Европе после изобретения
печатного станка сразу после Библии печатают огромные пять томов «Канона врачебной науки». И автор их — Ибн-Сина. «Авиценна» — так в Европе произносят его имя.
Мусульманские библиотеки бережно сохраняют его книги, и редким людям разрешено прикасаться к ним. О многих книгах мы знаем лишь понаслышке. Переписчики старательно переписывали книги Ибн-Сины. На печатных станках множили их в разных странах Европы, переводили на разные языки.
В Средней Азии рассказывают и поют о нем легенды.
В 1980 году все люди на земле празднуют тысячелетие со дня его рождения.
Кто же он — этот человек, Ибн-Сина?
Детство и юность
«А когда родится у тебя сын, то первое — это дай ему хорошее имя», — учили в то время все книги о воспитании.
Молодому Абдаллаху нравилось имя Хусаин. И жене его Ситоре-бану тоже нравилось это имя. И давно уже было решено — первого сына назвать Хусаин.
А можно дать и кунью — почетное прозвание. Так поступали в благородных домах. «У моего мальчика обязательно будет свой сын! — смеялся Абдаллах. — Так пусть же не мучается мой мальчик Хусайн. Я уже дал имя его будущему сыну — Али». А про себя думал: «Ну, конечно же, в честь праведного халифа Али». Кунья сына будет Абу Али, что значит отец Али. А потом пойдет само «исм» — имя Хусайн, а потом, присоединенное через арабское «ибн» — сын, имя отца, а потом имя деда, прадеда, прапрадеда.
И новорожденного ребенка, отважного крикуна, радость семьи, уже звали так: отец Али, Хусайн сын Абдаллаха, сына Хасана (так звали деда), сына Али, сына Сины.
Радовался молодой Абдаллах. По десять раз в день бегал он на женскую половину, где лежала счастливая жена его Ситора (что значит «Звезда»), где познавал первые приметы мира маленький Хусайн.
И как ему, Абдаллаху, было знать, что напрасно он выдумал эту затею со вторым именем. Не будет у Хусайна сына. И семьи у него своей не будет. А станет скитаться он всю жизнь по караванным путям от города к городу, от правителя к правителю.
Но это потом. А пока улыбается радостный Абдаллах.
И было это в сентябре девятьсот восьмидесятого года.
Маленький Хусайн родился накануне самого большого праздника — Михраджана. Этот древний праздник наступал осенью, когда сухая пыльная жара постепенно слабела. Все дарили друг другу подарки, двор и армия получали зимнюю одежду. Народ выбрасывал в этот день старые, засалившиеся ковры, подстилки, разную ветхую утварь. Надевали новое, красивое, купленное заранее, сбереженное в сундуках.
«Как обновляется все вокруг, так обновилась и жизнь моя, — думал Абдаллах. — Только человек, произведший на свет сына, может считаться по-настоящему взрослым, зрелым. Теперь у меня начнется новая жизнь».
Это удивительно, как много может запомнить маленький человек, если он умеет уже говорить и думать.
В женской половине у матери пахло тонкими душистыми маслами. А в мужской половине — кожами и потной лошадью, это когда возвращавшийся из поездок отец обнимал сына, прижимал его крепко.
Если тихий ветер пролетит сквозь куст джуды, который растет во дворе, проскользнет в дом, то ветер этот
будет пахнуть остро и сладко, почти как душистые масла которые привозит отец в подарок маме из Бухары.
Отец часто уезжает по делам. Он важный человек. Он управляет селением Рамитан. Это одно из самых больших бухарских селений. Отец еще молодой, и в его годы мало кому доверяют управлять такими селениями.
...Однажды Абдаллах проезжал через маленькое сельцо Афшана. Оно было близко от Рамитана. Афшану окружали сухие голодные земли, отданные в надел студентам высшей духовной школы. Это селение Афшана давно бы могло заглохнуть, если бы не «святая» соборная мечеть, построенная когда-то полководцем арабских завоевателей Кутайбой.
Каждое большое село мечтало о соборной мечети. Если есть мечеть, село может называться городом. Но редкому селу разрешали строить мечеть. А вот Афшане повезло. В Афшану приходили молиться даже из Бухары.
Проезжая через это село, Абдаллах слез с коня для какой-то мелкой надобности. Внезапно он услышал красивый голос девушки. Он даже слов почти не слушал в тот первый раз, только голос. Потом, когда он ехал на коне своем дальше, он вспомнил и слова и удивился, какие они были разумные.
На другой день Абдаллах снова поехал через село, хотя дел особых у него не было. В том же месте он слез с коня, но голоса девушки не услышал. «А может, и не девушка это вовсе, а женщина-мать, жена или — еще того хуже — рабыня. Да и неприлично человеку моего звания торчать около чужих домов», — подумал Абдаллах и сел снова на коня. Он бы уехал так и, может быть, навсегда забыл и голос и слова, если бы вдруг прямо из этого двора не выехал знакомый молодой купец Райхан. Купец этот был не очень богат, но весьма образован.
Здравствуй, — обрадовался Райхан, — как хорошо, что аллах даровал мне возможность тебя увидеть сегодня. Ты мне нужен по важному делу.
Райхан уговорил Абдаллаха зайти к нему в дом. Райхан был не женат, это Абдаллах знал.
Мальчик принял лошадей, увел их в глубину двора. Абдаллах вошел в дом Райхана.
Служанка принесла угощение. Вошла, громко шаркая ногами, и голос был у нее старый.
Слова Райхана словно плавали вокруг Абдаллаха. Абдаллах же вслушивался в разные звуки. Вот звякнуло ведро. Вот кто-то засмеялся. Да-да, это тот самый голос. Вот эта девушка что-то сказала снова, вот она пропела какие-то слова, снова засмеялась, снова пропела. Ого! Да это же из Рудаки, которого Абдаллах любил и почитал больше всех поэтов.
Тебя отвлекают разговоры моей сестры. — И Райхан поднялся. — Сейчас я скажу, чтобы она замолчала.
Нет-нет, не надо, прошу тебя. Я внимательно слушаю.
Райхан советовался с Абдаллахом, пытался разузнать у него как у опытного человека, не поднимутся ли в этом году цены, каков урожай...
Ситора, сестра моя, — сказал как бы между прочим Райхан, прощаясь, — как раз достигла возраста, когда пора выходить замуж. Все некогда заняться ее делами, да и человека хочется найти ей приличного. Она все-таки из хорошей семьи и воспитание получила хорошее. И, я тебе по секрету скажу, очень она красива и добра, о начитанности ее говорят все в нашем селении. Вот только застенчива уж слишком. Даже со мной стала стесняться разговаривать. Узнала бы, что ты, мой гость, слышал ее голос, убежала бы к себе и до вечера не показалась. Жаль, отец наш умер. А у меня столько дел, сам понимаешь!