– Чего они ищут? – спрашиваю я.
– Они ищут нас, – шепчет он мне на ухо, когда воины удаляются от нашей пещеры. – Каонабо почуял запах белого. Лучше выйти ему навстречу.
Я не знаю, как поступить, но мне не хочется, чтобы Гуатукас заподозрил меня в трусости, да и посланные Каонабо уже опять подходят к нашей пещере.
Ползком выбравшись из нее, мы сбегаем вниз с холма. Очутившись в кустах, заслоняющих от нас Каонабо, раздвигаем ветки и останавливаемся на дороге перед великим касиком.
Гуатукас, почтительно склонившись, приветствует вождя, и тот спокойно отвечает на его приветствие.
Я кланяюсь ему в свою очередь, и он поворачивает ко мне свое страшное лицо.
– Здравствуй, великий вождь! – говорю я на языке народа Гуаканагари.
– Я рад приветствовать тебя на своем пути.
– Зачем индеец племени Харагвы идет рядом с белым убийцей? – говорит Каонабо, поворачиваясь к Гуатукасу. – Или люди Веечио, как и люди народа мариен, уже сделались рабами белых собак?
– Ты ошибаешься, – сказал я, – плохие люди бывают и среди белых и среди краснокожих, и их называют разбойниками и убийцами. Я только что вернулся с Кубы; спроси тамошних жителей, они ничего, кроме ласковых слов, не слыхали от моих белых братьев.
Каонабо подал знак – и из рядов индейцев вышел человек. Я содрогнулся от ужаса, когда увидел его лицо: оно было круглым, как шар, – нос и уши его были отрублены начисто.
– Этот воин хотел отобрать у белых свое же добро, – сказал Каонабо, – и вот как они с ним поступили.
– Так поступают злые белые, – сказал я, – и их надо наказывать.
Говоря с вождем, я дивился сам, как вид этого страшного человека не заставил мой язык от ужаса прилипнуть к гортани. Лицо Каонабо было разрисовано белой и красной краской. Длинные клыки, искусственно заостренные, выступали на его нижнюю губу, придавая ему звериное выражение. Ростом он был в полтора раза выше меня, и, говоря с ним, я должен был задирать голову. Волосы его были пучком собраны на темени и украшены пером болотной цапли; страшные мышцы, перетянутые ремнями, буграми вздувались на его руках и ногах.
– Ты хорошо знаешь язык моего народа, – сказал Каонабо, – но тебе недолго придется говорить на нем.
Он подал знак рукой – два индейца схватили меня за руки, и в один момент я был весь оплетен ремнями. Затем отряд двинулся дальше. Меня потащили вперед, и, оглянувшись, я увидел, как Гуатукас, стоя перед Каонабо, в чем-то убеждал его, указывая в мою сторону.
Мы дошли до поворота тропинки.
Оглянувшись еще раз, я увидел, как Гуатукас поднял в испуге руки к лицу. В этот момент я почувствовал, что ноги мои отделяются от земли, скалы и кусты ринулись мне навстречу, страшная боль как бы перерезала меня пополам, и я потерял сознание. – Это я, брат мой, – произнес надо мной голос Гуатукаса.
Я открыл глаза. Юноша стоял, освобождая мои руки и ноги от стягивавших их ремней. Последнее мое ощущение было, что я лечу вниз, в бездну, поэтому я с удивлением пошевелил руками и ногами – они были целы и невредимы. Но боль по-прежнему опоясывала меня, и, даже когда Гуатукас распустил ремни, она не проходила.
– Мне казалось, что меня сбросили в пропасть, – сказал я. – Я явственно видел камни и кусты, которые летели мне навстречу.
Гуатукас тщательно ощупал мои ребра.
– У тебя крепкие кости, брат мой, – сказал он. – Тебя сбросили в пропасть, и ты видел все, что видит человек, расставаясь с жизнью. Но вождь до этого велел привязать тебя ремнем к скале, и ты повис на этом ремне. У тебя крепкие кости и мышцы. Многие люди умирали, не достигнув даже пропасти. Каонабо оставил тебе жизнь для того, чтобы ты, вернувшись к своему господину, рассказал ему о могуществе индейцев. С севера, с юга, с востока и запада поднялись бесчисленные индейские племена. И будет лучше, если белые сядут на корабли и уедут в свою страну.
– Гуатукас, – спросил я, – а Орниччо? Неужели я его больше не увижу?
– Я не знаю, – ответил юноша печально. – Но сейчас ты должен вернуться в Изабеллу. Я обещал это касику.
ГЛАВА XII
Битва в Королевской долине
Предупрежденный о выступлении индейцев, адмирал первый двинул на них небольшое войско, которое он успел поставить под ружье в такой короткий срок.
Не доходя до Изабеллы, мы увидели с высоты небольшую, блещущую чешуей доспехов змейку, которая двигалась навстречу необозримым полчищам индейцев. Испанцы шли по четыре человека в ряд. Всех рядов было восемьдесят, а воинство Каонабо достигало нескольких тысяч человек.
– Они перебьют их, – сказал я, сжимая руки Гуатукаса, – они сметут с лица земли отряд белых! Боже мой, и я не могу даже добраться туда, чтобы остановить их или погибнуть вместе с ними!
Как бы в ответ на мои слова, от рядов солдат отделилась фигура верхом на лошади, в галоп приближаясь к индейцам. Человек держал в руке белый флаг парламентера. Дикари, не поняв причины его появления, подняли луки – и он упал, пронзенный несколькими десятками стрел. Это послужило сигналом к началу боя.
Правым флангом пехотных солдат командовал Бартоломе Колон, левым – адмирал; конница была в ведении Алонсо Охеды, который успешно отразил нападение индейцев на форт святого Фомы. Все это были храбрые и отважные воины, но что они могли поделать с огромными полчищами индейцев? Однако мне с высоты горы пришлось быть свидетелем страшного побоища, какого люди не запомнят со времен Александра Великого.
У входа в Королевскую долину дикари с ревом кинулись на испанцев. Это было нерасчетливо, так как в первой схватке приняло участие небольшое количество индейцев. Они были смяты пущенными во весь опор лошадьми, и латники Охеды врезались в смятенные ряды индейцев.
Заняв возвышенность, царящую над долиной, Альварес Акоста расположил на ней пушки и ломбарды.
Каонабо привел с собой воинов из самых отдаленных местностей острова, полагаясь на их дикое мужество. Но эти люди не знали о существовании лошадей, и вид животных, закованных в броню, привел их в ужас. Вместо того чтобы пустить в ход свои дротики и стрелы, они падали на колени перед всадниками с воздетыми к небу руками.
Тогда с правого фланга на испанцев ударил Каонабо с пятьюстами воинов, испытанных в боях с карибами.
Ничего человеческого не было в том вопле, с каким они, подобно лавине, устремились на испанцев. Но не успели они достигнуть и первых рядов пехоты, как Альварес Акоста пустил в ход свои пушки и ломбарды.
Первыми дрогнули люди касика Гуарионеха. Пехота так и не приняла участия в бою. В паническом бегстве индейцы давили друг друга, а настигнувшие их всадники обратили несколько тысяч человек в одно кровавое месиво.
Взятые в бой, по настоянию Охеды, двадцать огромных псов-ищеек довершали начатую бойню. Они преследоваликраснокожих беглецов, догоняли их огромными прыжками и, хватая за глотку, валили на землю.
Следя за подробностями боя, я то в ужасе застывал на месте, то, хватая Гуатукаса за руку, бросался вперед.
Мы спустились к подножию гор в тот момент, когда Охеда верхом, с поднятым мечом в руках, проскакал мимо нас, преследуя убегающего Каонабо.
На лице рыцаря играла дерзкая усмешка, лоб был пересечен шрамом, оставленным вражеской стрелой. Руки его были в крови, кровь стекала с широкой рукоятки меча, лошадь его по брюхо была измазана кровью.
Я отвернулся от этого страшного человека.
Гуатукас тронул меня за плечо.
– Простимся, брат мой, – сказал он, – так как я должен вернуться к своему народу. Каждый должен вернуться к своему народу.
Я не обратил должного внимания на его слова, потому что мои мысли были заняты другим.
Мимо меня пронесли носилки, а на них, бледный и бездыханный, покоился дорогой синьор Марио де Кампанилла. Белый флаг парламентера лежал рядом. Бедные дикари! В своем слепом гневе они не могли понять, на какого честного и великодушного человека подняли они оружие.