Поэтому Артур и Андре могли с уверенностью предположить, что прибытие в роскошном лимузине способно испортить настроение отцу и деду, если допустить, конечно, что он сегодня пребывает в хорошем. Они отправились пешком. Обезлюдевшая улица некогда имела значение и, возможно, больше света. Не всегда через весь фасад змеилась зубчатая трещина. Но закрытая дверь и дверной молоток в форме медной руки сохранили прежний вид. Когда живая рука выпустила кованую, за ударом ничего не последовало. Оба визитера безмолвно ждали, пристально созерцая бельэтаж, закрытые ставни на одном из его окон.
Энергичный деловой человек приобретал здесь, чем дольше его томили у дверей, выражение терпения и расслабленности. График, он же наблюдатель против воли, обнаружил перед собой непривычного, хотя уже виденного Артура, он успел забыть его с прошлого раза. На некоторое время из памяти выскользнули те стороны характера, которые по случайности не годились ни для одной из его композиций.
– Артур! Ты как себя чувствуешь? – пробормотал он, при том что ни художник, ни человековед не выпустили из глаз высоко расположенный предмет своего интереса. Верхний этаж нависал над средним, еще ниже сверкали вдоль и вширь зеркальные стекла барского этажа, а ниже уровня тротуара располагались подвальные оконца, вероятно забранные железом и наверняка покрытые пылью.
Вторичный стук в дверь не прозвучал: внутри дома, как и на улице, он произвел бы неловкое впечатление. Надежнейшим образом запертый ставень будет рано или поздно открыт, если запастись терпением. Но и потом без терпения не обойтись. Из медленно раздвинутых досок выглянуло серое лицо, исчезло, возникло снова, но уже в очках. Престарелая служанка Ирена увидела, кто желает войти, и скрылась окончательно. Это отнюдь не означало отказа, напротив, теперь пришла очередь Непомука. Беззвучно шевеля губами, визитеры обменялись мыслями по этому поводу. Все теперь зависело от того, сколько времени понадобится Непомуку, пока он снимет засов, приоткроет дверь и склонит голый череп, как то приличествует слуге.
– Особенно если учесть, что он уже год как умер, – шепнул Артур.
Андре уточнил:
– Уже два. Не притворяйся забывчивым, Артур. Ты часто здесь бывал. Тебе этот фокус не первый день знаком.
– Я стараюсь не замечать нелепости, как, например, его переодевание. Интересно, скоро он управится? – спросил Артур, за чье мирное настроение приходилось всерьез опасаться. Он говорил довольно громко, но замки и цепи внутри дома тоже издавали громкие звуки, после чего перед ними, почтительно их приветствуя, возник лакей в истертой ливрее.
Когда гости вошли, он тщательно закрыл дверь на засов. Оба наблюдали за ним. Полагалось, чтобы никто перед Непомуком на лестницу не вступал. Лестница была широкая и пологая; и однако же старец с кряхтеньем схватился за перила, чтобы подниматься первым. Он слишком наглядно демонстрировал свою немощность и более глухим, чем надобно, голосом предложил гостям располагаться в креслах колонного зала, пока его господин не сможет их принять. Еще раз продемонстрировав голую поверхность своего черепа, он удалился.
«Колонный зал» – это было слишком сильно сказано. Но помещение выглядело весьма импозантно. Полы представляли собой окрашенные в серый цвет пластины соснового дерева, там и сям украшенные декоративными коврами. Во всяком случае, изогнутая на все стороны софа – настолько она была велика, – крытая коричневым сукном и набитая конским волосом, заполняла весь промежуток между двумя круглыми колоннами – натуральный мрамор, как известно. Лепнина начиналась уже за пределами плафона и возвышалась даже до изображения музицирующих ангелочков. И возможно, мечтательный ребенок по имени Артур, от которого должно же было хоть что-то сохраниться, именно благодаря этим ангелочкам узнал некогда, какой путь ему уготован.
Обои свободно лепились на стенах, многажды повторенный вертеровский пейзаж силился изобразить дальние просторы, и пусть даже им не удавалось изобразить правдоподобный задник, зато, по крайней мере, удавалось установить сентиментальные связи с подобной природой. Серебристо-серые отсветы на старинной бумаге скользили по деревьям и водам; с налетом грусти невольно думалось: какая даль! О, как недосягаемо! Андре, всего лишь визитер, не находил особых причин для умиления в отличие от Артура – впрочем, тот избегал воспоминаний, способных его смутить.