– Спаситель моей жизни – и раз, и другой, – вздохнула Стефани. Он по-отечески ее успокоил:
– Зияющие пропасти, из которых я вас исторг, по большей части надуманны. Дитя мое, то, что вы делаете и чего не делаете, неопровержимо доказывает: вы влюблены.
– Вопрос только в кого. – Она говорила спокойно и холодно.
– Может, и в меня, но опосредованно. Ведь до сих пор вы не желали все о себе знать.
Удивительные слова. Стефани перестала сдерживаться.
– Недаром о вас говорят, будто вы наделены даром предвидения.
От удивления, а может, и от восторга она взяла его под руку.
Он сказал:
– Сейчас вы увидите, что в кабинете никого нет.
Тут она стиснула ему руку.
А все хлопоты ради того, чтобы сделать его слова правдой, он взвалил на Пулайе. Но для подстраховки избрал самый длинный путь до подозрительного кабинета – через вестибюль, потом через рабочие комнаты, где не было произведено почти никаких перемен, чтобы они начали походить на салон. Здесь обосновались картежники, которые почти не подняли глаз. В затылок своей спутнице Артур шепнул:
– Одна среди просторного зала. Ты бы прекрасно смотрелась в пастельно-голубом уголке.
– А знаменитый кабинет? – полюбопытствовала она.
– Пресловутый кабинет? – переспросил он. – А, понятно. Тебя влечет к историческому секрету куртизанки. Там лежат ее любовные письма.
– Шутник! Уж тебе-то она писем не писала! – По-детски развеселясь и вполне полагаясь на острый ум своего спутника, Стефани на время забыла свою мучительную тревогу. Она даже остановилась. И – чего она не смогла увидеть – эта остановка в пути была для него большим облегчением. Прикоснувшись к этой неприкосновенной фигуре, он понял, что действует оплошно.
Человек, продолжавший путь вместе с ней, должен был достичь цели в определенный момент, но момент вполне мог оказаться неподходящим. Артур честолюбиво мнил себя человеком, наделенным тонкими чувствами, и весьма нравился себе в этом качестве. Жестокость, для которой он одновременно себя воспитывал, ничуть не умаляла его способности к сопереживанию.
– Просьба, адресованная твоим ясным серым глазкам! – Он стоял перед ними и заглядывал в них. – Не бойтесь слабо освещенных пустых кабинетов! Верьте мне, о чистые глаза! Я ни разу не прикоснулся ни к одной девушке, ни к женщине, если знал, что она обручена с другим.
Бедняга Артур скомпоновал свою фразу с помощью поэтических воспоминаний. Сам же, невзирая на это, намеренно выставил себя на посмешище и добился, чтобы она раскрыла рот и во весь голос высмеяла его: даже картежники подняли глаза в их сторону.
Артур упивался своим благородством. Последние опасения, что у конечной цели их ждут ужасные открытия, покинули ее. Для замедления он продолжал изрекать то, что ему могло причинить боль, но этому ребенку пойти на пользу:
– Радость моя, ты играешь с огнем. Захоти я сказать: о, пойди со мной и стань моей женой, все равно у шестнадцатилетки остался бы в ушах звук моих слов.
– А мне уже восемнадцать, – очаровательным голоском возразила она, – и я благополучно миновала все иллюзии подобного рода, так-то, Артур, симпатичный ты клоун.
Больно задетый словами девушки, он отвернулся, не выпуская, однако, ее руки, чтобы она помешкала еще хоть немного и не вошла слишком рано, в неподходящий момент.
Предосторожность эта была вполне уместна – и до какой степени уместна! Мелузина лишь бегло осмотрела кабинет, в те считаные минуты, когда Артур давал инструкции Пулайе. Все, что ни было в кабинете, Мелузина сочла поддельным, особенно подлинное. Не тратя времени на долгие размышления, она упала на грудь Андре.
– Вот что поистине удивительно! – сказала она лучшим вариантом своего голоса, почти даже не хрипло, хотя и опасаясь в глубине души его тонкого слуха.
– Что именно? – спросил он, отвечая на приближение красивого тела. – Я не знаю на свете ничего менее удивительного, чем я сам.
– То, что нам суждено было встретиться. – Она настойчиво шептала ему в лицо. Неужели он и в самом деле не отпрянул?
Он любезно отвечал:
– Твое знакомство, о божественная женщина, есть подарок автомобильного движения по сельским дорогам, каковое я ни в одном другом смысле не считаю полезным. Должен признать, что железная дорога предоставляет иные возможности.
Она скользнула рукой под фрачную сорочку и ощупала его грудь.
– Говори, говори дальше. Не важно, о чем ты говоришь, все предвещает, что ты будешь моим.
Движения ее руки становились все более интимными. Идти дальше было уже почти некуда. Семидесятилетнее канапе дожидалось – рядом с ними и под ними. Она вовсе не увлекала его туда, ибо чувство приличия подсказывало ему, что увлекать должен он. «Почему бы и нет?» – подумалось ему. Он и так уже страдал от духоты. Впрочем, он видел и другие препятствия, которые покамест держал про себя. Минутой раньше он еще не дал бы этим препятствиям имя Стефани. Лишь когда возбужденные чувства грозили окончательно затмить его рассудок, пришло спасительное озарение.