– Тебя качает! – заметила Мелузина и попробовала выпустить его из объятий. Но тут он и в самом деле потерял равновесие, вполне благоразумно отшатнулся в другую сторону и остановился лишь подле дверей. «А ее мамаша и вчера говорила таким хриплым голосом?» – подумалось ему.
– Хочешь проверить? Не бойся, мы одни. Дом полон людей, но нас по чистой случайности они обходят стороной.
Невероятный, до обмана схожий с провидением случай – она его сглазила!
«Сколько страсти в двадцатилетнем! – вот что видела Мелузина. – Он чуть не рухнул предо мной, когда это бывало? А его трогательная забота о моей чести?! Сейчас он повернет ключ в замке».
Она раскрыла объятия. Трен сверкающего платья обвил ее ноги. Великолепная модель, безупречная скульптура вздымалась из этой драпировки, чуть отклоняясь в бедрах назад, широко раскинув руки, – и стояла неподвижно, она вся была ожидание.
Ах, как мерзко шуршат увядшие венки! Это не художественный образ, который можно пропустить мимо ушей, нет, они и в самом деле шуршат за приоткрытой дверью в музыкальную комнату, подле щели. Нервическая рука мужчины расширяет эту щель, и самый эластичный кавалер приема сует в кабинет свою тигриную головку.
– А вот и я, – говорит он, будто его здесь только и не хватало.
Андре тотчас скрылся из виду ровно настолько, насколько вторгшийся субъект заслонил его створкой открытой двери. Субъект двинулся вперед, а у него за спиной, которая, будем надеяться, не имеет глаз, окрыленным шагом удалился прочь первый, слишком даже окрыленным, по мнению оставленной в кабинете дамы.
– Надеюсь, мадам, я не заставил вас слишком долго ждать? – осведомился гость.
IX. Вор, дети и добрый человек
Мелузина сразу же уронила свои красивые, но бесполезные теперь руки. Злобно наклонясь вперед, она прошипела:
– Ах, каналья! Это я должна была предвидеть! И так как вы шпионили – сколько?
После небольшой растерянности Пулайе понял вопрос:
– Сколько? Ах да, ведь говорят же, что я продажен. – Он рассмеялся от всей души, хотя и таинственно. – Нет ничего более постоянного, чем репутация. Это не могло укрыться от внимания столь соблазнительной женщины.
– Вы явно нарываетесь на пощечину. – Мелузина вся побелела от ярости, руками, однако, держась за бедра.
Элегантный гость учтиво возразил:
– Я и на это не рассчитываю. Любое вознаграждение неприемлемо. Моя просьба разочарует вас по причине своего полнейшего бескорыстия. Но пробудит лучшее в вас: я подразумеваю вашу человечность.
«Да он пьян, – подумала она. – Только не устраивать скандала». И она заставила его сесть.
– Вы меня заинтересовали, – сказала она, все еще оставаясь на ногах и готовая спастись бегством при первом же ложном движении этого человека.
– Мадам с полным основанием жаждет меня выслушать. – Он говорил печально, ах, до чего ж печально. – Вот уже час как я блуждаю среди кипарисов, прекрасно сознавая, куда ведут их аллеи.
– На кладбище, верно, – предположила она. Он же меланхолично кивнул.
– Вот и вы не сможете дать несчастной ничего, кроме милостивой отсрочки.
– Какой несчастной? Какую отсрочку? – выспрашивала Мелузина, но он делал вид, будто не замечает ее любопытства и тем лишь раздражил его. О том, чтобы убежать, она теперь и не помышляла. Вместо того он сам сделал вид, будто собирается уйти. Он пробормотал:
– Такие вещи надо шептать на ушко, но я от природы крайне застенчив, а эта тесная мебель мало пригодна для благопристойной позы двух собеседников. Классические формы, коими щедро наделена мадам, требуют подобающего обрамления.
– Перестаньте кривляться! – потребовала Мелузина и опустилась на канапе, коленка к коленке с Пулайе, если ему этого достаточно. Ей-то было все равно, и она сурово приказала: – Итак?
Он не стал шептать ей на ухо, он говорил мимо уха, сгорбясь под грузом смирения и забот.
– Заурядным смертным, – шептал он, – вообще не положено более предъявлять к жизни сколько-нибудь значительные требования, если даже любимцу публики, слишком долго бывшему таковым, не остается другого выбора, кроме как умереть с голоду либо повеситься.
– Кто хочет повеситься? – спросила бывшая певица, лишенная голоса. И сама же ответила на свой вопрос: – Алиса. Так я и знала.