Он улыбнулся – как она. С виду между ними воцарилось полное взаимопонимание – какое-никакое, а утешение.
Униженная красавица привстала, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с его лицом, а ведь он-то и вообще стоял.
– Дорогой мой, – проворковала она, как горлинка, лишенная певческого голоса. – Вы действительно страдали от недостатка возможностей?
– Будьте убеждены в противном, – отвечал он.
Она просто восхитилась, до чего печально это прозвучало. Любое подозрение в тщеславии отпадало начисто: артист с головы до пят.
– Охотно верю. Голос, равного которому нет!
Теперь он говорил не печально, а скорей деловито:
– Сам по себе голос еще не сделал бы меня столь желанным. Но, кроме голоса, у меня есть и горб.
Сперва у нее перехватило дыхание. Потом она предприняла попытку:
– Я понимаю.
– Покамест нет, – возразил он. – Но вдумайтесь, а может, вы уже сумели сравнить коротышку с нормой…
Она промолчала. После чего повторила ему в лицо:
– Я понимаю.
Возможно, она полагала, что уже совершила требуемое, но выражение его лица однозначно побуждало перейти к делу без церемоний. Ну что ж, быть по сему.
– Ваш голос и ваш изъян. В этом неведомый соблазн, которому нельзя противиться: противоречие между блеском и позором.
– Вот именно! – Он кивнул ей, и не затем лишь, чтобы подтвердить ее правоту. Нет, еще он хотел ее подбодрить. И к ней в самом деле пришло мужество, которого он от нее требовал.
– Я подобна вам, Тамбурини, – начала прекрасная Мелузина. – Перевернем все наоборот. Незаурядная внешность и голос, который отвращает. А что в итоге? Блеск и позор.
Он остановился перед ней.
– Мелузина, я слышал вас, когда вы еще что-то значили. Мне жаль вас.
– А мне вас. – Бедняжка позволила себе иронический тон и дошла до злобы: – Я и сейчас значу не меньше, чем вы, не имеющий женщин.
Он остался столь же приветливым и серьезным.
– Надеюсь, вы по доброй воле отказываетесь от завоеваний.
– Вовсе нет. А вы почему?
В ответ он произнес два слова:
– Из гордости.
– О! – Она согнулась, и лоб ее снова завис над коленями.
Не горбатому певцу, а своим красивым коленям она исповедовалась:
– Слишком поздно! Если б мне суждено было испытывать любовь до самого несчастья. Мальчик не ощутил моих объятий, он услышал мой хриплый голос. Он был первым, кого мой голос обратил в бегство, а его бы я любила больше, чем всех остальных.
Ее слушатель воспринял одновременно и ее признание, и укоры собственной совести. В очередной раз он оказался перед несмышленой дурочкой, которой открыл глаза. Что Анастасия, что Мелузина – никакой разницы. Вот только картежников не хватает, которые, проходя мимо, трогают его горб. Во всяком случае, он сделал доброе дело, да и впредь не намерен себе в том отказывать. Человек либо моралист, либо нет.
Его откровения не помогают измученным дамам, напротив, они усугубляют их терзания, как ему давно бы пора понять. Он уже раскаивался в сказанном и был готов к обычному исходу подобных собеседований. Преследуемый яростью и презрением, не услышав ни слова благодарности, он затем кокетливыми шажками уходит своей дорогой.
Но на сей раз вышло по-другому. Мелузина взяла его руку.
– Красивая рука, – шепнула она, – рука чистого человека. Я благодарю вас.
Она быстро вскочила, и вот ее уже нет. Еще проворней, не успев даже оправиться от изумления, Тамбурини достиг двери и выглянул из нее. «Какой характер! – подумалось ему. – Вот это была бы женщина для моего дома на лоне природы. Много детей! Шум! Смех!»
Он вздохнул и покорился своему жребию.
X. Генеральный директор
Генеральный директор, вызывавший в любом обществе необычное движение, был по своему характеру человеком более чем спокойным. Поскольку не нашлось никого, чтобы принять у него плащ, он перекинул его через перила, а затем бесшумно и в полном одиночестве поднялся по лестнице. Впрочем, на груди у него сверкали две орденские звезды, одна слева, другая справа, а на шее висел, источая сияние, крест.
Нина, пробегавшая мимо, тотчас вникла в суть происходящего, кликнула Артура, и Артур поспешил на зов. Перед вереницей зрителей, которая с каждой минутой становилась все длинней, он заключил директора в объятия. Отнюдь не будучи близким другом Артура, директор тотчас понял, чего от него ждут, и отвечал в том же духе.
– Твое сиятельство явилось в нужную минуту, – сказал Артур и, понизив голос: – Чековые книжки уже рвутся прочь из карманов.
Голос директора был вполне самодостаточен, и повышать его не требовалось.