Локация, в которую я попал, была, мягко говоря, пустовата. За четыре с лишним часа блужданий между гигантских деревьев, единственный кого я увидел – это белка. Пушистая тварь сидела на ветке, метрах в десяти над землей, и с надменным видом высшего существа, познавшего все тайны вселенной, грызла какой-то орех. Больше я не встретил ни единой живой души.
Уже смеркалось, когда я почувствовал приближение цивилизации. В воздухе ощутимо запахло дымом, а следом я услышал и лай дворовых собак, приглушенный многометровыми стволами. Обрадованный, я ускорился, едва не переходя на бег и уже через минуту, вышел на опушку.
Поначалу я подумал, что примерно в полукилометре впереди выросла роща из молодых деревьев, но приглядевшись получше понял, что был не совсем прав. За рощу я принял посаженные впритык секвойи, что буквально срослись стволами, образуя монолитную стену, с проемом двустворчатых ворот. Ветви на стволах были подрезаны таким образом, что стены ощетинились острыми сучьями, в метр длинной и толщиной с мою руку. Подойдя к сколоченным из толстых бревен воротам, что так-же как и стены, были усеяны заостренными сучьями, я прямо-таки проникся. И нет – не толщина бревен и высота стен поразили меня до глубины души. Меня поразили отметины на вышеперечисленных деталях крепостного сооружения.
Древесина была покрыта царапинами, сколами и вмятинами. Возможно, наступавшая темнота сыграла со мной шутку, но мне отчего-то почудилось, что на некоторых бревнах я увидел следы человеческих зубов- такие остаются на яблоке, когда его прикусишь. И тут у меня возникает вопрос к товарищам знатокам: что за рот способен оставить такие следы на бревне в три человеческих обхвата?
- Стой, кто идет?! – зычно крикнули из за бойницы в стене, которую я только сейчас заметил.
- Я из бессмертных! – крикнул я в ответ.
- Бессмертный? – собеседник явно удивился. – Чего приперся? Вашего брата тут отродясь не видали.
- В лесу потерялся. Дорогу до города теперь ищу.
Повисла напряженная пауза. Я слышал, что за стеной кто-то переговаривается, но расслышать, о чем именно у меня не выходило. А темнота, меж тем, сгущалась, рождая у меня нехорошие предчувствия.
- Сейчас ворота откроем. Токма быстрее забегай. —закончив шушукаться сказали мне из за стены.
За воротами раздался звук отодвигаемого запора, и одна из толстенных створок, нехотя приоткрылась на полметра, давая мне протиснуться внутрь. Как только я оказался по другую сторону, шестеро крепких мужиков тут-же закрыли ворота обратно, спешно укладывая пару бревен, служивших в качестве запоров, в специальные скобы.
За крепостными, так скажем стенами, притаилась небольшая деревенька из брусчатых домиков с покатыми крышами. Оценив беглым взглядом доступное мне пространство, я насчитал около трех десятков дворов, тянущихся вдоль единственной улицы, что упиралась в растительную стену из деревьев.
Меня тут-же окружили местные жители, напоминавшие классических жителей российской глубинки, правда века эдак пятнадцатого. С присущей нашим людям дружелюбностью и гостеприимством, мне в лицо уставились вилы.
- Может я попозже зайду? –я сглотнул подступивший к горлу комок.
- Не делай резких движений, бессмертный. – рыкнул, звереватого вида, мужик, с топором на плече.
Через собравшуюся, к слову сказать, невеликую толпу, прошествовала словно атомный ледокол, кряжистая старушка. Сгорбленная, увешанная пучками трав и кореньев, она опиралась на кривую палку, хромая на каждом шагу. Единственным ярким пятном, выделявшемся на ее фигуре, был красный платок, завязанный на манер банданы. Подойдя ближе, старуха уперлась в меня немигающим взглядом мутно-зеленых глаз. От ее застывшего взгляда, у меня взопрела не только спина, но и все что находится ниже.
- Он чист. – спустя целую вечность, выдала вердикт бабка и селяне облегченно выдохнули, опуская железо.
- Ну не знаю, штанишки я бы простирнул. – напряжение потихоньку отпускало и меня.
- Зубоскалишь – это хорошо. – лицо старухи прорезала кривая трещина ухмылки. – Смех, говорят, жизнь продлевает. – и закаркала, словно туберкулезная ворона.
- Бессмертный. – не давая возможности вставить реплику, меня окликнул тот самый мужик, звереватой наружности. – Пойдем, поговорим.
Люди начали расходиться, и спустя минуту мы остались наедине. И хотя на их лицах, после слов старухи, промелькнуло облегчение, во взгляде отчетливо читалась печать какой-то безысходности.