Тца недоуменно пожала плечами. Она не понимала, к чему такое беспокойство. В горах действует простой закон: если козленок родился слабым, его просто оставляют на съедение волкам. Не следует ли людям поступать так же?
Толпа поредела. Младенец перестал плакать, мать же зарыдала вдвое громче. Тца прошла вперед и посмотрела на статую Мадонны. Ей всегда нравилась эта скульптура, потому что, в отличие от большинства, в отличие от только что ушедшей женщины, Мадонна не оплакивала младенца в своих руках. Казалось, она вообще не уделяет ему особого внимания. Он просто был там. Как и все дети — там.
Девушка посмотрела налево. Тяжелая деревянная крышка, которой закрывали купель с крестильной водой, сейчас стояла в сторонке. Отвлекшись от благочестивых мыслей, Тца подошла к чаше и посмотрела на отражение…
Вот она! Причина, по которой ни один мужчина, даже если семья прикажет ему, не возьмет ее в жены. Густые брови соединяются на переносице. Глубоко посаженные глаза кажутся отверстиями в скале. Волосы, густые и черные как сажа, обрамляющая отверстие дымохода в ее пещере, спереди кое-как пострижены овечьими ножницами — лишь бы не падали на глаза, — сзади же стянуты в тугой хвост ремешком из козлиной шкуры. Этот нос, сломанный по осени, когда Тца искала по горам отбившуюся от стада козу. Этот рот и толстые обкусанные губы, искривленные в постоянной зловещей ухмылке. Она попыталась улыбнуться, и впечатление было такое, будто злобная тварь намеревается выпрыгнуть из воды и вцепиться в чье-нибудь горло. Девушка покачала головой, и отражение ответило ей тем же.
— Жениться? — усмехнулась она, отвернувшись от купели. — Ха!
По проходу медленно пробиралась старуха, сжимая свечу в изуродованных артритом руках. Она уже собиралась занять место перед алтарем, но Тца быстро шагнула вперед, оттеснила женщину и распростерлась ниц под статуей Мадонны, раскинув руки в подражание распятию. Она слышала, как старуха, поворчав, пошла прочь. Ну и какое ей до этого дело? Тца первая пришла. Да и вообще, что здесь делать этой карге? Молиться за свою жизнь? Потребность Тиццаны куда как насущнее. Она будет просить о смерти.
Пусть Эмилио Фарсезе умрет, и ей тогда не придется выходить за него замуж!
Каменный пол был холодным. Она пролежала достаточно долго, чтобы продрогнуть; ну и пусть — ее страдания помогут исполниться молитве. Наконец девушка поднялась, зажгла свечу и направилась к выходу.
Давешняя старуха вдруг шагнула навстречу и тихо проговорила:
— Слишком поздно.
Тца рассмеялась, ткнув пальцем в Мадонну.
— Да, она вся измучилась!
Старуха ошарашено посмотрела ей вслед, а девушка, улыбаясь, вышла из церкви под лучи жаркого сентябрьского солнца. Впрочем, веселость тут же сползла с лица, когда Тца увидела у подножия лестницы группу молодых людей, столпившихся вокруг Коломбо. Они зло смеялись и пинали пса. У одного в руках была палка, и он тыкал животное в грудь.
Эмилио Фарсезе собственной персоной.
Низко надвинув широкие поля шляпы на лицо, девушка сбежала по ступеням.
— Оставьте его! — крикнула она.
— Почему это? Чертов пес зарычал на нас, добрых христиан, когда мы собрались войти в церковь.
Эмилио не думал убирать деревяшку, и за него это сделала Тца: схватила за конец и вырвала из руки молодого нахала.
— Эй! — закричал тот, дергая шест на себя. — И откуда у этого козопаса смелость связываться с Фарсезе?
— А кто сказал, что он пасет коз? — рассмеялся один из его приспешников.
— Это же ясно по вони. Фу! — Эмилио повернулся и сплюнул, едва не попав Тиццане на ногу.
— А кто сказал, что это он? — поинтересовался вкрадчивым тоном другой, глядя себе под ноги.
Все посмотрели на противника. В пылу борьбы за палку верхние пуговицы просторной куртки расстегнулись. Девушка подняла воротник.
— Пойдем, Коломбо, — позвала она и попыталась пройти через толпу парней, но не тут-то было.
— Так-так… Козопаска. Но воняет не меньше.
— Это не просто девчонка, Эмилио, — сказал парень, который держал Тиццану, не давая ей пройти.
Она перевела взгляд с руки на лицо, щедро разукрашенное сочащимися гноем прыщами, чуть косящие глаза, зубы, под странными углами выступающие изо рта. Девушка узнала его.
— Отпусти, Филиппи.
Раньше он был ее товарищем по играм, когда Тца еще жила в городе и когда они еще играли. Теперь же голову Филиппи Чезаре занимало совсем иное.
— И потерять возможность представить мою старинную приятельницу ее будущему мужу? Каким же другом я буду после этого для вас обоих, Тиццана Маркагги?