В каком случае уволить легче, в первом или во втором? Какое мелодичное слово - «уволить». А если обоих, одного за другим. В одну неделю, в один день. Уволить их, не ожидающих подвоха.
Нет, не смей так думать! Все все ожидают. Каждый чувствует, когда наступает его момент, когда телефон молчит и неудовлетворенный голос, и нет новых задач.
Итак, звонок. Держу перед глазами стандартный сухой текст со вписанным именем того, с кем неделю назад шутил и спрашивал о семье и отпуске. Нельзя сорваться с прибитых гвоздями строчек. «Бизнес принял непростое решение, Стивен. Сегодня твой последний день в компании...»
У Дэна внутри забурлило, затрепетало воспоминание и связанное с ним неприятное чувство. Он работал тогда в компании всего пару-тройку лет, и это были первые его шаги на поле корпоративного менеджмента. Довольно быстро он встал во главе коллектива, повел за собой людей. И неизбежно быстро подошел к черте ответственности, когда в обязанности руководителя организации входит не только наем новых людей, но и отсечение неэффективных старых. Почему-то первые несколько исполненных им увольнений оставили некий след, рытвину на душе.
Доктор Коуэлл налила из графина воды в стакан и протянула ему. Он сделал пару глотков. Потом медленно, подбирая слова, пересказал Терезе текст, сбиваясь и подглядывая в оригинал.
Она выслушала, не перебивая. В конце негромко спросила:
- Стив - это настоящее имя уволенного?
Дэн отрицательно покачал головой, хотя прекрасно помнил оба настоящих имени.
Тереза предложила разместиться в положении полулежа на кресле-реклайнере, чтобы повторить гипнотерапию. Пока с тихим жужжанием выезжали опоры для ног и головы, Дэн задумчиво глядел в потолок. Дневниковая запись будто старая фотография всколыхнула давно забытый пласт чувств и воспоминаний.
Покачивающийся блестящий маятник и речь Терезы, монотонная, спокойная, усыпляющая. Мозг его как и в прошлый раз, вскоре перестал выхватывать слова, воспринимал только убаюкивающую музыку голоса. На границе осознания Дэна всплыла фраза: «Хороший парень - это не профессия». Дальше он ничего уже не анализировал и, словно горячий нож в масло, провалился в сон.
Рябило в глазах. Перед ним, насколько хватало глаз, разливалась вода. Глянцевая, темно-синяя поверхность, никогда не замирающая, переливалась в свете тяжело повисшего солнца. За водоразделом протянулся берег с вздымающейся, живой линией холмов, поросших ворсистой зеленью. С них, будто кто-то небрежно рассыпал просо, разбегались у самого берега мизерные рыбацкие хижины с плешами двускатных крыш.
Он стоял, стискивая рукоять меча, отведя лезвие вниз. Отчетливо чувствовалось напряжение - кулаков, сжимающих меч, желвак на скулах, бровей и еще взгляда, сосредоточенного, устремленного прямо перед собой.
Взор его был прикован к черноволосой голове с раздвоенной челкой. Аккуратный, тугой узел на темени, собирал волосы с висков и затылка в хвост. Голова принадлежала сидящему на коленях человеку в плотной, запашной куртке со свободными рукавами, заправленной в просторные, складчатые штаны. Спина неизвестного была прямой как стрела, подбородок чуть опущен.
Внимание Дэна привлекла уложенная на земле плетеная холщевина, на манер тонкой циновки, плотная, светлого цвета. Дэн подумал сначала, что человек сидит на ней, но потом заметил, что ткань разложена перед ним, едва касаясь коленей. На полотне лежал короткий меч, с длинной, перетянутой скрученным шнуром рукоятью и золотым набалдашником. Сталь лезвия отливала на солнце слепящей белизной.
Сидящий повернул голову и поднял глаза на Дэна. Их взгляды встретились. Дэн почувствовал смятение, горечь, предательский ком в горле. Обращенный на него взор, напротив, был умиротворен, будто два спокойных, темных озера. В нем застыли уверенность и восторженный трепет, связанные с предстоящим действом. Он уже не смотрел на Дэна, провалился сквозь него, вдаль, в небо над зеленым, пологим склоном. Губы тронула едва заметная улыбка.
В мозгу Дэна вспышкой, ожогом пронеслось воспоминание, сказанная фраза: «Это тебе не молодежь палками гонять, Такедзо!» Дэн вдруг осознал, что словами этими давным-давно обращался к нему коленопреклонный человек. И вслед за фразой, словно за ниточку, потянулись образы, осознание. Это он, он был Такедзо, и в настоящее время он исполнял роль кайсяку, помощника при совершении ритуального самоубийства сэппуку - вспарывания живота. Нахлынувшие чувства отозвались дрожью в крепких запястьях, выступающих из-под серой, дымчатой рубахи кимоно, сжимающих рукоять меча, перемотанную шелковым шнуром. В новом свете увидел он себя, стоящего, чуть наклонившись вперед, с отставленным вниз и сторону длинным мечом. Наряду с горечью от предстоящей потери, чувствовал он гордость за оказанную честь, священную ответственность, которой нельзя пренебречь. Еще он отметил гарду, искусную четырехлистную гарду у меча, такой же формы, как у короткого клинка вакидзаси, лежащего на холщевине. Это была одна пара мечей и Дэн уже не сомневался, что принадлежит она совершающему сэппуку самураю.