Черты лица Такедзо торжественно окаменели. Заблестевшие глаза впились в лицо сидящего с намерением помочь ему, не посрамить оказанного доверия. «Я готов, Ганрю!» - пронеслось внутри.
Сидящий Ганрю будто услышал, повернулся в исходную позицию, напротив короткого меча. Он зашевелился, завозился в куртке, словно в тесном коконе, повел плечами и выпростал из широких рукавов одну за другой узловатые запястья и кисти, после чего откинул куртку с плеч, оставшись в того же кроя легкой, нижней рубахе с узкими рукавами. Куртка развалилась у него за спиной тяжелым, негибким покрывалом. Ганрю подхватил один за другим длинные рукава, правый заткнул за пояс, а левый вытянул на коленях.
Вот он подтянул нижнюю рубашку-косодэ, оголил живот. Протянул руки к мечу, церемонно поднял перед собой. Свободным длинным рукавом куртки обернул лезвие. Взялся за лезвие в ткани узловатыми руками, в которых уловил Дэн едва заметную дрожь, и направил острие в левый бок живота.
Повисла звенящая тишина. Время остановилось. Такедзо видел, как в воздухе перемещаются точки — мельчайшие частицы земли и воды. Сердце сжалось от непередаваемого очарования яркого, солнечного пейзажа с живым, переливающимся океаном. Аристократы в Киото называли это чувство «моно-но аварэ» - мимолетная, зыбкая красота. В моменты сильного эмоционального напряжения, Такедзо лезли в голову образы, истории, которых набрался он за годы странствий, которыми пичкали его дядя Доринбо и монах Фугай. Остров Фуна, последняя обитель Ганрю, названный так благодаря своей форме лодки, был ли он, как другие японские острова, отпрыском юных божеств Идзанами-но микото и Идзанаги-но микото, мужского и женского начал? Задумывался ли таковым, или пал случайной каплей с кончика их драгоценного копья? Как же осуждающе смотрит с небес величественная Аматерасу-солнце.
За Такедзо и Дэн залюбовался сочными красками. Поросший густой травой пригорок сбегал к спокойной воде, несколько деревец изогнулись над нею, словно робкие купальщицы, пробующие ногой воду. Домики на сваях на обратной стороне залива и вязь холмов на горизонте больше не были незнакомыми: деревня принадлежала клану Хосокава Тадаоки, а на пологих вершинах Казаси и Яхазу стояли пагоды и кумирни, в которых приходилось Такедзо бывать. К берегу спускался пышный весенний лес.
- А-ы-ых, - едва слышно прохрипел тот, кого Такедзо называл Ганрю, вгоняя в брюшину лезвие, до кулаков.
Он дернулся и чуть наклонился вперед, сохраняя при этом прямую спину. Руки его, сжимающие завернутое в ткань лезвие, запятнались кровью и задрожали.
«Вот сейчас», - думал Такедзо, медля, не поднимая еще меча. - «Сейчас он вспорет себе живот и тогда я выполню свою часть». Внутри него царило смятение, конфликт, чувство нереальности происходящего. Словно увлеченный художник Фугай пишет картину, отточено взмахивая кистью, выводя на полотне стройные линии. Но то лишь картина, безобидная картина. С одной стороны, его путь меча, пустоты дзен, строжайшего этикета воинского сословия-буси предписывал ему достойно исполнить свой долг, сопроводить друга в последний путь. С другой, естество его негодовало, смысл происходящего ускользал: перед ним разворачивалась гибель, смерть, в которой не было необходимости, которую можно было избежать. Подобные чувства посещали Такедзо, когда участвовал он в первой своей войне, битве при Сэкигахара. Он был напряжен, взбудоражен, руки его подрагивали, однако продолжал стискивать меч, готовясь нанести решающий удар.
Мысли Дэна мешались, путались, он словно бы отождествлял себя с тем, кто носил имя Такедзо, но был лишь чутким слушателем - ощущений, дум, мышечного напряжения. Пропускал через себя каждое движение, мысль, будто свои собственные, но не мог повлиять.
Лицо Ганрю сделалось словно высеченным из камня. Боль, сильнейшее напряжении воли не отражалось на нем, лишь глаза раскрылись чуточку шире. Он едва слышно захрипел и потащил лезвие направо, вспарывая себе брюшину. У Такедзо руки задергались так, что чужой меч готов был выпасть из них. Словно впервые видел он смерть, словно впервые был ее причиной. За нереальным, эфемерным пейзажем проступала настоящая утраченная жизнь друга. Он стиснул зубы до противного скрежета и взвил над головой знаменитый длинный меч Ганрю «Сушильный шест».