Погрузившись в нелегкие мысли, Себастьян стоял на месте. Пол в комнате Себастьяна был деревянным, сработанным на отлично, вот только со временем даже самые качественные вещи приходят в негодность, а дом этот был старым еще задолго до переезда сюда Веберов. Для своих лет пол был в отличном состоянии, но некоторые доски расшатались и скрипели, если на них наступить. Вот эти самые доски мальчик и боялся задеть и потому стоял теперь на месте без движения.
В подполье комнаты Себастьяна водились муравьи. В его воображение еще много чего там водилось, но существование муравьев в отличии от этого всего подтвердить было проще простого. Назойливые насекомые без конца лезли из-под расшатанных досок не иначе как в поисках съестного. Себастьян иногда наблюдал за ними от скуки в свободное от учебы время, но не находил данное занятие достаточно интересным, чтобы уделять ему так же много времени, как, к примеру, чтению, или слежке за окрестностями. Ровные муравьиные шеренги напоминали мальчику собственные мысли, вернее то, как он хотел бы, чтобы они шли. На деле же мысли его постоянно путались, переплетались между собой, перескакивали одна на другую. К Себастьяну в комнату не так часто заглядывали: в основном по утрам, чтоб его разбудить. Убирался в комнате мальчик сам, так как бюджет семейства был пусть и немногим выше среднего в сравнении с другими семьями их класса, но никак не бесконечным, и не позволял содержать еще и горничную, в связи с чем Мария страдала. Все доходы Феликса, а также та часть доходов от имения отца Марии, которая ей полагалась, лишь незначительно перекрывали общую смету расходов Веберов. Последняя росла вместе с детьми семейства, неумолимо приближаясь к той роковой черте, после которой Феликс будет вынужден принять предложение о повышении, хочет он того, или нет. По другому, альтернативному варианту - Мария будет вынуждена ограничить себя наконец хоть в чем-нибудь - переосмыслить свою жизнь, чего, конечно же, никогда не случится. Уж точно не в ближайшее время.
Раздумья Себастьяна были прерваны тиканьем часов. Вообще-то мерные звуки смещения стрелок уже довольно давно разгоняли тишину спящего дома, но почему-то только сейчас они достигли ушей мальчика. Иногда так бывает, что сердце человека бьется слышимо ему, а иногда без специального прибора расслышать ничего не удается и даже если с ним, - получается с трудом. Возможно, это оттого так происходит, что человек, погрузившись в определенный ритм своего сердцебиения, не замечает его, и только когда ритм сбивается, вдруг с удивлением обнаруживает, что даже что-то бьется у него в груди. Вот и тогда произошло нечто похожее.
Медленно Себастьян просунул руку в карман своих штанов и вытащил оттуда часы, подаренные давеча его отцом. Все так же медленно поднес он латунный панцирь их к своему уху и принялся считать щелчки. Себастьян насчитал около тридцати щелчков к тому моменту, как обнаружил, что тиканье часов медленно идет на спад, а сердце его при этом продолжает стучать с прежней частотой. До последнего времени часы и сердце работали в унисон, заглушая друг друга.
Вдруг среди мерного тиканья часов затесался посторонний щелчок. Когда тот раздался, от неожиданности Себастьян сделал шаг вперед, наступив на расшатанную доску, которая в ответ скрипнула. Щелчок этот был другим: более громким, чем щелчки, сопровождающие перемещения стрелок, он к тому же совершенно не в такт им вписался, аритмично, не по расчету мальчика. До этого часы тикали, гипнотически притягивая, овладевая вниманием Себастьяна, от чего тот цепенел. И вообще все происходящее той ночью настолько не вписывалось в привычные рамки, что Себастьян, чем больше необычного происходило, тем больше терял связь с реальностью, или тем шаблоном привычного мира, который он ранее за нее принимал.
Себастьян знал, что часы не работают, ему отец сказал об этом, а отец, в понимании мальчика, обманывать его не стал бы. (Несмотря на то, что Себастьян чувствовал неискренность Феликса, он зачастую не верил собственным чувствам; верило что-то внутри него, но сам Себастьян сознательно не мог даже допустить подобной мысли, а от несоответствия идеализированного образа отца реальной личности Феликса и, главное, глубинного понимания этого несоответствия Себастьян страдал). Мальчик знал о неисправности часов не только со слов отца, но также и из своих собственных наблюдений (которые по достоверности были для Себастьяна на втором месте после слов Феликса), но вот теперь часы работали, и он не мог понять причину столь внезапной перемены. Что устранило поломку и была ли таковая вообще? И как все это связано с происходящим, а в том, что как-нибудь, да связано, мальчик не сомневался.
Следующий неритмичный щелчок последовал спустя еще тридцать щелчков ритмичных, впрочем, связи, как выяснилось, между всем этим не было, так как почти сразу же последовало еще множество щелчков и каждый последующий щелчок отличался от предыдущего. К щелчкам этим примешались затем скрежет, царапанье и шевеление, будто кто-то неуверенной рукой пытался вставить ключ в замочную скважину, но у него это никак не получалось. Тогда-то мальчик и понял, что в дом его пытаются забраться воры, или уже забрались. Вернее, так он подумал, что это были воры, - воры - первое, что пришло ему в голову. Себастьян не смог вот так сразу из своей закрытой комнаты определить источник шума, но, как ему показалось, доносился он откуда-то снизу.
На цыпочках Себастьян двинулся к двери, по пути старательно припоминая и обходя все скрипящие поверхности. Несмотря на его старания, миновать все проблемные места у Себастьяна не получилось, и несколько расшатанных досок таки скрипнули под его весом, на что неизвестные злоумышленники не обратили ровным счетом никакого внимания. Встав напротив двери, мальчик приложил ухо к ее поверхности и принялся слушать.
Комната Себастьяна находилась ближе к библиотеке в западном конце коридора второго этажа. Комнаты всех остальных членов семейства находились в восточном конце. Лестница, ведущая на второй этаж, делила коридор надвое. Себастьян, таким образом, был отрезан от остальных членов семейства. Если же неизвестный злоумышленник решит вдруг подняться вверх по лестнице (почему-то Себастьян был твердо уверен, что он решит это сделать рано или поздно), а поднявшись, повернет налево, а не направо, и войдет в его комнату, то оказать ему сопротивление мальчик, конечно же, не сможет. Мысль об этом вместо того, чтобы напугать Себастьяна как полагается его, напротив, "приободрила", точнее сказать, - "взбудоражила". Умом мальчик понимал, что шансов у него против взрослого человека нет никаких. Понимал, что злоумышленник, вероятно, сильнее его и что злоумышленников, вероятно, несколько, но продолжал наивно или, лучше сказать, чисто по-детски верить в то, что сумеет как-то совладать с неизвестными. Он при этом не думал о том, что будет делать, когда дойдет до рукоприкладства, не строил планы, ему просто нравилась ситуация ее необычностью, для него прерванный недавно сон продолжился явью, а явь эта была, пускай и опасной, но при этом очень увлекательной.