- Ну, я пошел. Не скучай, малыш! Еще обязательно свидимся! Хе-хе... - Джанго в последний раз поклонился и исчез, будто его и не было.
- Тебе следует быть поразборчивее в знакомствах, парень. Трубочисты - плохая компания. А этот, как там его? Джанго, вроде так он представился?.. Так и вовсе натуральный бандит! Там по одной харе видно... - старик стоял в двух шагах от него.
"Раз он знает, как зовут Джанго, значит был здесь все это время? Странно, что ни я, ни Джанго этого не заметили..." - думал Себастьян, изучая внешность пожилого человека.
В одной руке старик сжимал замызганную тряпку, другой опирался на клюку. В стороне, у фонаря, который был как раз напротив окна его комнаты и освещал мальчику ночь, стояло ведро с водой. На голове старик имел берет, так сильно наклоненный вниз, что кончик головного убора соприкасался с кончиком его длинного носа. Из-под берета выглядывали два маленьких блестящих глаза. Телом старичок напоминал свою клюку, а точнее - ее ручку: был сухоньким и скрученным ближе к верхней части туловища.
- Вы все врете! - возмутился Себастьян, - и вообще, вы сказали "харя", - Эльза говорит это плохое слово, порядочные люди его не употребляют.
- Эта твоя Эльза правильно говорит, конечно, - неожиданно смутился старичок, - она тебе кем? Матерью приходится?
- Эльза - это наша гувернантка. Она воспитанная и образованная женщина! - резко ответил Себастьян, с каждым словом старик нравился ему все меньше. - А маму мою зовут Мария! - обиженно добавил он так, словно речь шла об общеизвестном факте, который старик обязан был знать заранее.
Разговор затих. Старик что-то обдумывал, мальчик же просто наблюдал за ним все то время, пока он думал. Вдруг мужчина развернулся и, не проронив больше ни слова, подошел к ведру. Кряхтя, он присел на корточки и обмакнул тряпку в воду; выжал; поднялся и принялся натирать фонарный столб. Себастьян продолжал наблюдать за его работой с крыльца дома. Через какое-то время интерес к занятию старика, которого он никогда здесь раньше не видел и который оттого был ему еще интереснее, превзошел даже недавнее возмущение мальчика. Тогда он подошел к старику и завязал беседу сам.
- А что это вы тут делаете? - спросил Себастьян с интересом.
- Сам что ли не видишь? Работаю! - резко ответил старик. Эта его внезапная резкость застала мальчика врасплох. Себастьян умолк, но продолжал стоять рядом с ним уже не из интереса, но из упорства и на зло старику. Старик первым пошел на попятную.
- Если я не буду, то кто будет? - спросил он, вздохнув.
- Будет что? - уточнил мальчик, - мыть фонари?
- Я не мою! - вспылил старик, - я тебе не дворовой какой! Слышишь?!
- А что плохого в том, чтобы быть дворовым? - искренне удивился Себастьян.
Старик зыркнул на него злобно, но, встретившись с наивным взглядом мальчика, тут же растаял и опять вздохнул
- Ничего плохого нет, парень... Не держи зла за резкость. Это я так... просто пожил и наслушался всякого. И в том, чтобы трубочистом быть тоже ничего плохого нет, это мы привыкли так думать, мол, они - трубочисты - все сплошь негодяи и подлецы. Уже не задаемся вопросом, не пытаемся понять. Видим человека в саже, с цилиндром на голове и в обносках и все нам о нем становится ясно в одночасье, вся его биография с первого взгляда. А он, может, и не хотел таким быть? Может, хотел, чтоб его любили. "Стереотип", знаешь ли? Эк, какое слово придумали умные люди. Такие, как та же Эльза твоя, к примеру... - сказав это, старик опустил взор и умолк.
"А не такой он и плохой, - подумал Себастьян, - просто устал, как мама устала и отец. И даже больше них, наверное, ведь он такой старый..."
Они еще какое-то время обоюдно безмолвствовали там, у фонаря. Старик работал, а мальчик наблюдал. Закончив со столбом, мужчина сбросил тряпку в ведро, поднял его и заковылял прочь. От веса ведра с водой его стан еще больше переклинило, клюка руке дрожала, когда он на нее налегал. Старик, казалось, был привычен к таким нагрузкам; вздыхал, хоть и с натугой, но без сетований вслух, верно, перед мальчиком стыдился, - гордость не позволяла.
Себастьян проводил старика взглядом и точно так, как и отец его недавно на карете скрылся, старик исчез за ближайшим поворотом.
- С кем это ты говорил? - раздался сзади звонкий девичий голос. Это была Белинда, она пришла, потому что Эльза попросила его разыскать. Себастьян вздохнул почти так же сокрушенно, как недавно вздохнул старик: просьба Эльзы могла означать только одно, - Себастьяна ждали уроки.
- Да так, ни с кем, просто старик какой-то... - ответил мальчик тихо и вошел в дом.
Глава II
Уроки проходили в библиотеке - крупнейшем помещении дома Веберов после гостиной. Помещение это было угловым, одна часть окон, западная, упиралась в стену дома их соседей, другая, северная, - выходила на задний двор. Помимо закрытого заднего двора и крыши еще одного дома, расположенного в метре от дальней части дворовой ограды, из окон, выходивших на север, была видна верхушка Королевского оперного театра, а также верхушка одной из городских часовен. Из театра до дома Веберов часто доносились звуки музыки. Они были прекрасно слышны в пределах четырех-пяти миль от здания театра. И хотя дом Веберов по отдаленности от театра превосходил это расстояние почти вдвое, все равно музыка иногда докатывалась сюда по коридорам улиц. Верхушка часовни, литая из бронзы, была особенно красива в знойное время, - это была очень старая часовня, пережившая не одну перестройку. Разные историки давали ее старейшим, нетронутым реконструкцией помещениям от шести сотен лет до тысячи с лишком. Раньше таких часовен было много, к настоящему дню уцелели единицы.
Изначально это помещение, которое сейчас библиотека, было кабинетом Феликса, а, собственно, библиотеки в доме как таковой изначально не было. Но однажды Мария настояла на необходимости завести библиотеку - сказала, что детям нужно, а он, Феликс, может и потерпеть. Теперь кабинет Феликса находился там, где раньше был чулан. Он в этом кабинете почти что и не бывал, даже в относительно "домашние" периоды жизни. Когда нужно было - садился за стол в библиотеке и работал. В последнее же время Феликс и вовсе предпочитал оставаться в конторе, если не на ночь, то хотя бы допоздна. Он объяснял это завалом работы, но женское сердце могло обмануть только оно само, и так Мария обманулась: она питала уверенность в том, что у мужа есть любовница. Едва ли, впрочем, Феликса интересовал прекрасный пол теперь, когда он, как Феликс думал, познал его. Куда больше Феликса привлекали выпивка и бильярд, скачки и прочие занятия состоявшихся в жизни людей; его интересовало общество не леди, но джентльменов. Так как понимания между супругами не было изначально, а со временем они устали прощать друг друга, Мария не переставала подозревать супруга, а Феликс испытывать дискомфорт. Марии даже случалось подсылать к мужу сыщиков, а когда те возвращались ни с чем - обвинять их в продажности. С ней из-за парочки таких случаев никто из "продажной" братии в городе дел иметь не хотел.