— Почему-то если немка, то обязательно из Баварии? — рассмеялась Мария. — Даже и не сомневалась, что я окажусь родом откуда-то отсюда. Чей это дом?
— В нём когда-то жил твой брат.
— Жил? — голос Марии дрогнул.
— Он предпочёл уехать, когда мы влипли в эту историю, и его семья… им тоже досталось.
— О, боже, — ладошка Марии прикрыла рот.
— Нет, это не то, что ты думаешь. Подстрелили их собаку. Никто из людей не пострадал, но твой брат — человек умный. Он собрал всё то, что может пригодиться, и отбыл вместе с детьми в неизвестном направлении. Но я уверен, что смог бы разыскать их для тебя… могу начать прямо сейчас…
Но Мария лишь отрицательно покачала головой. Она молчала и рассматривала погружённую в полумрак, запылённую комнату. Она бродила вдоль кажущихся в подобном освещении зеленоватыми холмов кресел и диванов, прикасалась к книжным полкам. Но дольше всего она задержалась у стены, где тёмными прямоугольниками рамок с фотографиями было занято значительное пространство.
Мария стояла и молча изучала их, изредка притрагиваясь, будто тактильный контакт мог помочь вспомнить. Я счёл это добрым знаком и шагнул к ней.
В основном на фотографиях был изображён брат Марии вместе с дочерьми и женой, но пара снимков запечатлела и её. Ту, которую так хорошо помнил я: горстка веснушек, полумесяц улыбки и выкрашенные в рыжий цвет лучи волос. Миниатюрная копия солнца, да и только…
— Хочешь, помогу найти их? — снова предложил я.
Мария ответила не сразу и всё стояла, будто заворожённая, разглядывая бытовые сценки из жизни самой обычной немецкой семьи.
— Мария-а-а-а… — тихо позвал её я.
— А? Что?.. прости, задумалась. Нет, разыскивать их не нужно. Во всяком случае, пока. Если я правильно понимаю, для них я пропала или даже погибла. То состояние, в котором я теперь нахожусь… для семьи оно мало отличается от смерти. Забвение — жуткая вещь, как оказалось, Джейсон.
Голос Марии звучал глухо, будто рождались слова не в груди, а в глухом, сыром подземелье.
И я счёл это подходящим моментом, чтобы сделать шаг.
Будто скрипичная дека меж ладоней — её узкие плечи. Раньше она никогда не казалась мне хрупкой, как, например, Никки. Мария почти одного со мной роста, теперь казалась маленьким беззащитным воробушком, выпавшим из гнезда.
Она не шевелилась, а я не смел зайти дальше: поправить выбившийся из какой-то старушечьей причёски локон, поцелуем успокоить пульсирующую на шее венку. Мне был дан второй шанс, и, чёрт возьми, я становился настоящим параноиком в боязни всё испортить.
Не знаю, сколько раз Вечность прокралась мимо нас, отбивая секунды босыми пятками, но только я стоял подле Марии, положив ладони ей на плечи. Она не двигалась, не разговаривала и, казалось, едва дышала.
На улице совсем стемнело, и мой взгляд упал на часы. Совсем скоро нам следовало быть в аэропорту, но я не решался побеспокоить Марию. Наконец, собравшись, я открыл было рот, но Мария опередила меня. Белой бабочкой порхнула её рука и, устроившись поверх моей ладони, чуть погладила её.
— Наверное, здесь нам делать нечего. Уходим.
Тишину ночной улицы беспокоил лишь стук её каблуков да редкие, проносящиеся мимо машины.
— Нам следует взять такси, — предложил я.
— Ещё одну минуту, — попросила Мария. — Мне нужно продышаться.
— Ты что-то вспомнила? — надежда на высокой ноте ворвалась в диалог, но Мария едва качнула головой. Отрицательно.
Признаюсь, мне порядком надоела эта игра в молчанку. И я впервые готов был признать, что той Марии, которую любил я, больше не существовало. Точнее, я не узнавал в Марии-новой ни единой черты. Раньше она разговаривала не закрывая рта.
— Послушай, Джейсон, — она вдруг резко и неожиданно остановилась. — А кроме меня? У тебя есть ещё кто-то? Не женщина. Семья? Мать, отец, сёстры и братья? Кто-то…
— Кроме тебя — никого…
День шестой. Осло
Норвегия казалась теплее, чем пальцы Марии. Я хотел бы отогреть их дыханием, но она, натянув шерстяные рукавицы, спрятала руки поглубже в карман куртки.
Небо серое, птицы серые, люди серые и даже ярко-зелёные глаза Марии, казалось, здесь потеряли свой цвет.
— Наверное, мечтаешь побыстрее вернуться туда, где тепло? — пошутил я.
— Что с нами здесь случилось? Местечко не совсем уютное, — поёжилась Мария.
— Здесь мы пробыли две недели. И из окон гостиницы, где мы остановились, разворачивался прекрасный вид: Стального цвета небо растворялось в Океане. Ты говорила, что когда-нибудь вода заберёт тебя себе.
— Ты снова хочешь показать мне номер отеля? — удивилась Мария.
— Нет, на этот раз не угадала.
— Тогда что случилось здесь?
— Потерпи немного. Увидишь.
— Хорошо…
…
Бар пропах рыбой, как и всё на Побережье. Как и вся Норвегия. Мария с сомнением покосилась, когда я толкнул невзрачную дверь, над которой болталась табличка с названием, а рекламный плакат на входе обещал третью пинту пива бесплатно.
Внутри помещение оказалось тёплым и просторным. Двое посетителей, скучавших в столь ранний час за барной стойкой, даже не обернулись на звон дверных колокольчиков. Лишь бармен приветственно кивнул и поздоровался на английском после моего «гуд монинг».
— Сядем у окна? — предложила Мария. — Я не отказалась бы от чашечки кофе.
— Если хочешь, — ответил я.
…
— А здесь совсем неплохо, — улыбнулась Мария, вонзая зубы в бутерброд. — Даже не чувствовала, что проголодалась, пока не начала есть.
— Мне тоже нравится здесь.
— Ты не рассказал, что здесь произошло, — вновь улыбнулась Мария. — Мне очень интересно.
— Тогда доедай, потому что я не хочу говорить за столом.
— А как? — удивилась она.
— Увидишь.
…
Музыкальный автомат был старым, и когда я подошёл, чтобы опустить монетку, моё сердце упало. На миг мне даже показалось, что он не работает. Но, как только жетон звякнул в монетоприёмнике, автомат заиграл разноцветными огнями и предложил выбрать песню.
— Ой, а можно вот эту? — палец Марии, незаметно подобравшейся ко мне со спины, указывал на ту песню, которую я бы не выбрал в жизни. К тому же в ТОТ день звучала совсем иная мелодия, но…
— Конечно… разумеется… как хочешь. Потанцуем?
— Приглашаешь?
И вместо ответа я заключил её талию в обруч ладоней, отметив, что Мария действительно стала немного полнее. Но это говорило только о том, как хорошо я помнил каждую мелочь, касавшуюся её.
— Ничего себе! — удивилась она.
— Что?
— Отлично танцуешь. Учился где-то?
— Возможно… нарочно я не вспоминал, это не кажется мне важным.
От Марии дурманяще пахло ей. И этот аромат возможно описать только как смесь запахов, событий, ощущений. Я прижал её чуть теснее, благо танец позволял, но она реактивно отстранилась.
— Извини…
— Ничего. Просто ты так ловко двигаешься, что я сбилась с ритма и задыхаюсь.
— Хочешь остановиться?
— Нет.
Мы протанцевали положенную песню, но когда музыка стихла, я не торопился выпустить Марию из цепкого капкана рук, а она стояла и, глядя мне в глаза, откровенно нервничала.
— Что?
Ни слова не говоря, я потянулся к её щеке ладонью, но едва пальцы коснулись нежной кожи, Мария воскликнула:
— Джейсон, что?..
— Ничего… я бы ещё потанцевал с тобой… и… твои веснушки… они как золотые монетки. Вполне можно расплатиться за следующую песню.
Всё её тело будто обмякло, а руки плетьми повисли по бокам. Она смотрела на меня, не мигая, не улыбаясь, точно фарфоровая кукла.
— Что? — на этот раз спросил я.
— Ты и пугаешь меня, и притягиваешь, — призналась Мария. — То, что ты рассказал, ну, в общем, — она отвела глаза. — То, что ты делал с людьми. Ты не похож на человека, который может обидеть другого. Со мной рядом ты почти как поэт. Почему?
Вместо ответа я завозился в кармане и протянул Марии сжатый кулак. У меня не было заготовлено речей, и коробочку я не купил…
Она расцепила мои не сопротивляющиеся пальцы и увидела на ладони кольцо. Самое простое, тонкое, золотое, блеснувшее в свете ламп.