— Вы живы? — крикнул Трэверс, наугад спускаясь по откосу.
— Да, — как-то нерешительно, словно говоривший был не вполне уверен в этом, отозвался дрожащий юношеский голос.
— Что с вами? — спросил Трэверс, наклоняясь к пострадавшему.
— Ногу больно…
— Я могу отвезти вас в больницу, но до города при такой погоде ехать больше часа. До моего дома гораздо ближе, и врач там есть. Будет лучше, если я отвезу вас к себе. Или вы хотите в город?
— Нет, — торопливо ответил юноша. — Не хочу.
— Никак не предполагал, что ночью кто-нибудь может идти по этой дороге, — сказал Трэверс, пристально всматриваясь вперед и объезжая неровности, чтобы толчки не причинили боли пострадавшему. Он сделал паузу, ожидая, что его пассажир объяснит, как оказался ночью в таком пустынном месте, но тот промолчал. — Осталось совсем немного, — вновь заговорил Трэверс. — Как вы?
— Ничего.
Вскоре машина плавно свернула на аллею, обсаженную высокими деревьями. Впереди виднелась темная громада дома.
— Разбудите доктора Уэйна и попросите прийти сюда, — приказал Трэверс вышедшему навстречу лакею.
Впервые он разглядел своего гостя в доме, когда тот, щурясь от яркого света, опустился на диван. Это был юноша не старше восемнадцати лет, среднего роста, худощавый, в поношенной одежде, к тому же насквозь мокрой. Пряди влажных светлых волос падали на лоб, лицо было испачкано землей и кровью из ссадин; из-под старых, стоптанных ботинок на полу растекались грязные лужицы.
— Потерпите, сейчас придет доктор, — сказал Трэверс.
Юноша на мгновение поднял на него глаза, оказавшиеся ярко-голубыми, затем вновь уставился на лужи возле своих ног.
Через несколько минут дверь открылась, и в комнату быстро вошел маленький полный человечек в круглых очках. Осмотрев пациента, доктор Уэйн весело сказал:
— Пустяки, молодой человек, сущие пустяки. Сначала займемся вашей ногой. Лежите спокойно. Гордон! — позвал он Трэверса. — Ему надо немедленно переодеться, иначе он схватит воспаление легких. Он же вымок до нитки.
— Я уже послал Джона за одеждой.
Доктор кивнул и принялся накладывать повязку, приговаривая:
— Все будет хорошо, сейчас вы ляжете спать, и все будет хорошо. С вашей ногой ничего страшного, всего лишь растяжение связок.
— Откуда он взялся? — спросил доктор у Трэверса, когда они вышли из комнаты.
— Я сбил его машиной.
— Сколько раз я предупреждал вас, что вы обязательно когда-нибудь попадете в аварию, — укоризненно сказал доктор. — Ни за что не сяду в машину, когда вы за рулем. Вам еще повезло, что вы не задавили его насмерть. И ему тоже, разумеется.
— У него ничего серьезного?
— Нет, только растяжение связок голеностопного сустава, ушибы и царапины. И еще огромный кровоподтек на бедре, как я понимаю, от удара машины. Удар был не сильный, он пострадал в основном при падении. Надеюсь, теперь вы станете осторожнее. Какая разница, приехать десятью минутами раньше или позже? Бессмысленная спешка! — Внимательно взглянув на Трэверса, доктор уже другим тоном спросил: — Вам дать чего-нибудь? Успокаивающего или снотворного? На вас лица нет.
— Нет, спасибо, не надо. Я и правда чуть не задавил его, он появился так неожиданно… На самом повороте! Это было как в кошмарном сне. Пустая дорога, и вдруг перед самой машиной — человеческая фигура.
— Я все-таки принесу вас снотворное.
— Не надо.
— Вас не переспоришь, — сердито сказал доктор и поправил свои круглые очки. — Спокойной ночи.
Доктор Уэйн появился в этом доме четверть века назад. Он был тридцатипятилетним преуспевающим врачом с прекрасной репутацией и большими надеждами на будущее, когда внезапная смерть одного из его пациентов показалась настолько странной, что доктора заподозрили в убийстве. Дело получило широкую огласку, падкие на сенсацию газетчики изобразили его расчетливым и хладнокровным убийцей, и, хотя в конце следствия выяснилось, что смерть наступила из-за оплошности медсестры, доктор Уэйн так и не оправился после этого испытания. Махнув рукой на карьеру, он оставил больницу и стал искать работу в каком-нибудь тихом местечке, где бы его никто не знал. Услышав, что сэру Чарльзу Трэверсу требуется домашний врач, Уэйн предложил свои услуги, произвел благоприятное впечатление и переехал в этот дом. Из-за уединенного образа жизни сэра Чарльза доктор Уэйн быстро стал для него гораздо большим, чем лечащий врач. Добродушный и покладистый, доктор был приятным собеседником для Трэверса-старшего и искренне привязался к Трэверсу-младшему, четырехлетнему Гордону, для которого, собственно, он и был приглашен: хотя мальчик рос здоровым, один внезапный обморок сильно напугал его отца, опасавшегося, что сын унаследовал больное сердце матери, и сэр Чарльз решил, что в доме необходимо иметь постоянного врача. Когда стало ясно, что эти опасения совершенно необоснованы, доктор уже настолько прижился в доме, что сэру Трэверсу и в голову не пришло отказаться от его услуг. Незаметно доктор Уэйн сделался как бы членом семьи и так свыкся с домом и его обитателями, что ему было трудно представить себя в другом месте. К тому же с рождением второго сына Трэверса, Джека, появился пациент, действительно нуждавшийся в его заботах, да и сам Трэверс с годами начал жаловаться то на печень, то на желудок. Когда Чарльз Трэверс умер и Гордон, в тот год закончивший Кембридж, вернулся домой, доктор сказал ему, что состояние здоровья Джека внушает серьезные опасения. Гордон сделал все возможное, но медицина оказалась бессильной. После смерти Джека дальнейшее пребывание доктора в доме Трэверса стало ничем не оправданным. Это мало беспокоило доктора Уэйна в материальном отношении — к тому времени он накопил достаточно, чтобы безбедно жить, не занимаясь практикой, однако необходимость под старость менять привычный жизненный уклад весьма огорчала его. Когда он сообщил Гордону о своем намерении покинуть его дом, тот стал уговаривать его отказаться от этой затеи. В итоге вопрос решился ко взаимному удовлетворению, и доктор об отъезде больше не заикался.